Ругаясь беззвучно, лесовик поплелся за колдуном. Если живых нет, то дело интересное. Повозка хоть и разграбленная, да что поискать в вещах не грех. Хлеб, почитай, уже в запасах заканчивается. Но все иначе может обернуться. Сам такие засады хитрые устраивал. Разбросаешь камней светящихся на дороге ходовой, да ждешь, пока путник богатый голову склонит. Остается только по темечку палкой крепкой оглушить, да добром чужим воспользоваться.
Едва из-за кустов выглянул, почувствовал тревогу. Телега на боку валяется. Рядом осел околевший, с горлом перерезанным. Бедный скарб вокруг раскидан. Но что-то не так.
— Что скажешь, лесовик? — у Самаэля тоже в глазах недоверие. Колдуны, они на засады чувствительны.
— Если шальные люди, почему следы оставили? Не столкнули повозку с дороги? Не забрали упряжь? Осла с собой не взяли? Если солдаты безобразничали, где трупы хозяйские? С собой забрали? Глупо. Лишней обузы никому не надо. Но и на засаду непохоже. Слишком явно все.
Лесовик потянул ноздрями, стараясь запах незнакомый, чуждый лесу, уловить.
— Воняет, словно от кучи навозной, — замотал он головой. — Не нравится мне все. Уходить надо, пока не поздно.
И попятился в лес задом.
— Подожди.
Колдун раздвинул кусты, вперед подался. Тотчас с той стороны дороги звякнула коротко тетива. Йохо только и успел колдуна по голове кулаком прихлопнуть. Может тем и спас.
Стрела короткая тихо просвистела, в пенек, за которым Самаэль от подзатыльника отходил, впилась.
— Стойте там, где стоите, псы кэтеровские!
Лесовик и колдун переглянулись удивленно. Голос женский из чащи доносился.
— Глаза-то протри, — закричал лесовик, осторожно из-за дерева выглядывая. — Мы на псов совсем не похожи. Свои мы.
— Свои по домам сидят, по лесу не ходят, к чужому имуществу руки не тянут.
— Да что с ней разговаривать? — Йохо снял с плеча сумки, уложил аккуратно подле колдуна, макушку потирающего, нож вытащил. — Сейчас посмотрим, кто с луком балуется.
Задом отполз чуть, в сторону метнулся. Шагов через тридцать, за изгибом, перебежал дорогу. От куста к кусту. От дерева к дереву. Дело знакомое. Ближе к месту, откуда стреляли, ползком пополз. Голову не задирал, носом листву обнюхивал. Да недолго. Три кочки только перевалил.
— С каких пор лесовики Кэтеру служат? — раздался голос прямо перед Йохо. — Ножичек-то отпихни. Не понадобиться больше.
Йохо свел глаза на переносицу, туда, куда уперся наконечник стрелы. Потом подумал, дальше посмотрел. Тетива натянута так, что стрела в черепе надолго не задержится. Насквозь пробьет.
Шмыгнул обиженно носом, поднял глаза. Разглядел лицо стрелка незнакомого. В грязи измазанное, с глубокой царапиной на щеке. Волосы в тугой хвост завязаны. И глаза, глубокие да синие, как деревенский колодец в ясный день.
Если верить печати височной, а печати не врут, давно ведомо, стояла перед лесовиком бродяжка ганна. Женщина без роду и племени, всеми проклятая. Потому как известно, кто с ганной поведется, всю жизнь чашу горькую пить будет.
— Ты с пальчиками поосторожней, — посоветовал лесовик, размышляя, останется в живых или нет. Ганны первым делом убивают, а уж потом здороваются. — Я тебе зла не желаю.
— А мне и добра никто не желает, — ганна, криво усмехнувшись, подтянула тетиву. — Не я к вам, а вы ко мне пришли. Ты же лесовик, правила знаешь. Так что извини, что без молитвы умираешь.
За спиной у ганны скрипнуло. На короткий миг она вздрогнула, глазом испуганно моргнула, стрелой пошевелила.
Йохо времени зря не терял. Хоть заранее с жизнью и попрощался, но жить не расхотел. Резко голову вниз опустил, переносицей наконечник подминая, тут же, без промедления всякого, лицо отвернул от стрелы сорвавшейся. Отметил про себя, что худшего избежал. Стрела по касательной по плечу чиркнула, между ног прошла, в траву вгрызлась.
Ударил ладонью что силы по икрам ганны, подтянулся, навалился сверху на тело подкосившееся. Чтобы не визжала, вырвал травы клок, да в рот затолкал. Вместе с комьями земли, да с листвой прошлогодней. Слышал Йохо, что даже голос ганны может беду накликать.
Накликал.
Ганна выгнулась, словно змея за горло схваченная, лягнула лесовика туда, куда стрела промахнулась. Был бы в то мгновение нож в руках, не задумываясь лесовик его бы использовал. Но железо в траве сразу и не отыскать. Тем более с такой болью сгибающей.
Глаза Йохо, конечно, выпучил, щеки надул, но хватку не ослабил. Голыми руками решил ганну придушить.
В кустах по новой заскрипело. Да так жалобно, что опешил Йохо. Показался знакомым скрип. Слышал он такой три дня назад.
Отвесил крепкую пощечину, чтоб ганна не вертелась, к уху ее наклонился:
— Что там у тебя? Быстро говори.
Женщина замычала, дикими глазами на лесовика глянула. От такого взгляда у настоящих лесовиков кровь застывает. Если, конечно, не смельчак или не мертвый.
Йохо обхватил шею ганны крепким захватом, нож оброненный в траве нащупал:
— Попытаешься убежать, убью. Ты ж законы наши знаешь. Кто проиграл, тот и мертв.
Потащил тело обмякшее к кустам, из которых скрип доносился. С каждым шагом тревожнее на сердце становилось. Уже знал, что увидит. И знал, что сделает с тем, что увидит.
В траве густой, под листьями белены, на грязных тряпках сучил толстыми ножками ребенок.
— Везет мне в этом году на неожиданности, — застучало в висках у лесовика. Знать начали сказываться чары ганны. — Что ж ты… Мать, можно сказать, а в добрых людей стрелами швыряешься?
Ганна с силой траву изо рта выплюнула. Немного до лица лесовика не долетело.
— Тронешь сына, в аду сгоришь. И все твои родственники в огне сгорят. Никого не останется.
— Сгорели уже, — нахмурился Йохо. Не знал, то ли здесь свидетеля лишнего убить, то ли к колдуну тащить. И не знал лесовик, сумеет ли нож поднять. Одно дело ганну проклятую жизни лишить, следов за собой не оставить. Совсем другое — на дите малое нож поднять. Не законченный подлец же он, в самом деле. Даже если колдун прикажет.
— Ах ты, дьявол! — лесовик не удержался, по лбу кулаком хлопнул. — Ай да колдун! Ай да мерзавец! Ну-ка, вставай! Бери дите, да к обозу своему ступай. Не бойся, в спину не ударю. Но если побежишь, вспомни перед смертью, что лесовики без промаха ножи метают.
Ганна, то и дело на Йохо поглядывая, взяла ребенка на руки.
— Почему сейчас не убьешь? Зачем к повозке ведешь?
— Потому, что работу для тебя нашел, — гоготнул довольно лесовик, лук поднимая, за плечо вешая. — Работа не черная. Можно сказать, королевская работа.
Так смеясь от собственной сметливости до дороги и шел.
