Джеймс попытался отвлечься и вспомнить свой дом, своих родителей, свою любимую бейсбольную команду, но все было тщетно. Этот звук въедался в мозг. Отражаясь от стен камеры, он многократно усиливался и возвращался лавинообразным потоком. Это уже не было похожим на безобидный едва слышимый звук, это более походило на удар в большой барабан.
Тишину прервал стражник, который поздоровался с тюремщиком, перекинулся с ним парой фраз и направился к камерам. У каждой он задерживался не более десяти секунд. Когда дошла очередь до камеры, где сидел Джеймс, стражник привычным движением руки нагреб что-то тарелкой из большой чугунной посудины, просунул ее под решетку и отправился дальше.
Джеймс взял тарелку, повертел ее в руках, рассматривая содержимое, и поставил обратно на пол. «Я не буду это есть!» — подумал юноша. Но желудок недовольным урчанием настаивал на обратном. Джеймс снова взял тарелку и, поскольку ложки ему не предоставили, начал есть руками. Он не знал, что именно он ест, но по вкусу это напоминало чечевицу, только совсем не соленую.
Закончив с трапезой, Джеймс улегся на солому и попытался заснуть. Он не знал, день сейчас или вечер, но поспать ему было нужно, хотя бы для того, чтобы отдохнуть и привести в порядок мысли. Он свернулся калачиком. Руки дрожали то ли от холода, то ли от страха. Он с силой зажмурил глаза, пытаясь побыстрее заснуть. И через несколько минут ему это удалось.
Джеймс открыл глаза и огляделся. Вокруг было темно. Земля под ногами была черной, солнце спряталось глубоко за бурыми тучами. Ветра практически не было и юноша почувствовал едкий запах серы, доносившийся откуда-то из под земли. Вокруг него простиралась огромная, бесконечная равнина.
Вдруг, прямо перед собой, на расстоянии нескольких миль, он увидел горы, вершину которых окутывал густой, непроглядный туман.
Джеймс направился к подножию этих величественных гор. Он отчетливо слышал, как его кто-то звал по имени. Этот зов становился сильнее, по мере его приближения к горе. Приятный, ласковый женский голос, повторявший его имя, с каждым шагом менял тембр и становился грубее, пока не превратился в ужасный рык. Джеймс хотел остановиться, но не смог. Тело не слушалось его, а ноги сами несли вперед. Юноша поднял голову и стал всматриваться в густой, непроглядный туман. Он увидел едва заметный силуэт, который внезапно сорвался с места и приближался с огромной скоростью. Джеймс вдруг почувствовал ураган горячего, обжигающего ветра, ударившего в лицо. У него перехватило дыхание. Он не мог пошевелиться и продолжал смотреть ввысь.
Сверху на него камнем падал огромный черный дракон. Он был устрашающих размеров. Тридцать футов длинной от рогов до кончика хвоста. Острые как бритва костяные шипы тянулись вдоль позвоночника. Черная чешуя покрывала все его тело. Его большие изумрудные глаза смотрели прямо на Джеймса, а из пасти вырывались жгучие языки яркого пламени.
Юноша, оцепенев от ужаса, не мог пошевелиться. Вдруг, дракон расправил крылья в нескольких футах от него, открыл пасть и изрыгнул столп огня, направленный прямо на Джеймса.
Джеймс открыл глаза и привстал с соломенной подстилки. Со лба его стекали тяжелые капельки пота. Он утерся рукавом и осмотрелся. На полу стояла еще одна тарелка с едой. Сколько же времени он спал? Неужели целые сутки? Но есть ему почему-то не хотелось. Все тело болело от неудобной кровати.
Джеймс встал на ноги и начал ходить по камере, пытаясь размяться. Ноги с трудом его слушались, и он принялся растирать их, как уже делал ранее, в лесу, когда им с Торном пришлось ночевать на голой земле. Сквозь стены доносился знакомый звон колокола, созывавший народ на публичный суд. Он был еле слышен, но Джеймс точно определил, что это был за звук. «Интересно, кого они собираются судить сегодня?» — подумал он.
Вдруг заскрипела дверь, ведущая в темницу, и послышались голоса людей. Трое стражников, в числе которых был начальник охраны, подошли к камере Джеймса.
— Открывай! — приказал Брог тюремщику. Тот поспешил вставить ключ в замочную скважину, и, провернув его несколько раз, открыл перед начальником дверь. В нее тут же вошел один из стражников с железными кандалами в руках, предназначавшихся узнику. Велев Джеймсу вытянуть вперед руки, он защелкнул на нем тяжелые оковы.
— Теперь второго! — приказал Брог и еще три стражника направились к камере, в которой находился Торн. Сам же начальник охраны остался стеречь юношу. Джеймс сразу заметил амулет, висевший у него на шее, и не отводил от него взгляд. Брог заметил это и с усмешкой расправил вещицу на груди.
Их вели под руки. На голове были надеты мешки из непрозрачной ткани. Не видя дороги, Джеймс часто спотыкался о камни, валявшиеся на земле. Звон колокола теперь было хорошо слышно. Он нарастал по мере приближения к нему узников. Юноша знал, куда их ведут, но в душе все еще надеялся на лучшее. Может быть, их с Торном ждет иное наказание? Может быть, их судят за мелкое нарушение местных законов, которые они по незнанию приступили?
Когда они зашли на трибуну, колокол стих. С головы Джеймса сняли мешок. От яркого солнечного света он зажмурил глаза. Сидя в темном подвале, куда не проходил ни один его лучик, юноша отвык от него. Когда он все же сумел открыть глаза, он увидел перед собой сотни смотрящих на него людей. Мужчины, женщины, дети — все, не отрываясь, смотрели на Джеймса. Он чувствовал этот тяжелый взгляд, и от этого ему становилось не по себе.
Рядом с ним стоял Торн. Он не обращал внимания на толпу и стоял неподвижно, вытянувшись во весь рост и гордо задрав подбородок. Все время, проведенное в камере, он обдумывал произошедшие с ним события. Он думал об амулете, об их миссии, о том старике в часовне, чем-то напоминавшим ему отца, о Джеймсе. Торн и не подозревал, что существовали люди, которым он не был безразличен. И сейчас одного из таких людей, как и его самого, хотели казнить у всех на виду.
Начальник охраны лично снял кандалы с заключенных. Ему это доставило особое удовольствие. Он задержался около хаатина и язвительно прошипел:
— Когда тебе отрубят голову, я скормлю ее собакам! Твой великий род оборвется сегодня! И я буду этому очень рад! Скажешь что-нибудь напоследок?
— Я не боюсь смерти! — ответил Торн. — А как насчет тебя? Борг хмыкнул в ответ, бросил снаряжение хаатина, предназначавшееся для сожжения и переплавки после казни, под трибуну и сошел с эшафота. Его место занял стражник со свитком в руках.
— За содействие мятежникам, за подстрекательство жителей Стоунхилла к восстанию против его законного правителя, эти двое приговариваются к смерти!
