— Я готов, — не чинясь, вызвался Осмунд Кеттлблэк. — У Маргери такая тонкая шейка — хороший острый меч развалит ее в один миг.
— Это так, — сказала Таэна, — но одна армия Тирелла стоит у Штормового Предела, а другая — в Девичьем Пруду. Разумно ли будет обезглавить дочь лорда Мейса?
А ведь она права, поняла королева. Кругом столько роз, что не продохнешь. Экая досада, что Мейс Тирелл ей все еще нужен — по крайней мере до победы над Станнисом. Как же избавиться от дочки, не лишившись отца?
— Измена есть измена, — сказала Серсея, — но тут нужны доказательства повесомее лунного чая. Если неверность Маргери будет доказана, даже лорд-отец осудит свою преступную дочь, чтобы ее позор не запятнал его самого.
Кеттлблэк задумчиво прикусил ус.
— Надо поймать их на месте преступления.
— Но как? Квиберн следит за ней денно и нощно. Ее слуги берут у меня деньги, но отделываются пустяками. Никто этого любовника и в глаза не видел. У нее в покоях поют, смеются, болтают — и только.
— Так просто Маргери не поймаешь, — сказала леди Мерривезер. — За своими дамами она как за каменной стеной. Они спят с ней, одевают ее, вместе молятся, читают и шьют. Когда она не охотится и не ездит верхом, то играет с маленькой Алисанной Бульвер. В обществе мужчин при ней всегда либо септа, либо ее кузины.
— Но должна же она когда-нибудь удалять от себя свой курятник. Если только они сами не участвуют в этом, — осенило вдруг королеву. — Не все, возможно, но некоторые.
— Кузины? — усомнилась леди Таэна. — Все три еще моложе и невиннее маленькой королевы.
— Распутницы в девичьих одеждах. Это делает их грех еще более вопиющим. Имена их станут олицетворением позора. — Серсее казалось, что она уже смакует этот позор. — Ваш лорд-муж, Таэна, — мой верховный судья. Я сегодня же приглашаю вас с ним на ужин. — Надо спешить, пока Маргери не забрала себе в голову вернуться в Хайгарден или отправиться на Драконий Камень к умирающему брату. — Прикажу поварам зажарить для нас кабана — а чтобы мясо легче переваривалось, нужна музыка.
— Непременно. — Таэна мигом смекнула, в чем дело.
— Тогда предупредите своего лорда-мужа и найдите певца. Вы, сир Осмунд, останьтесь — нам с вами нужно многое обсудить. Мне понадобится также и Квиберн.
Дикого вепря на кухне, увы, не нашлось, а посылать за ним охотников не было времени. Вместо него повара закололи свинью и зажарили ее с медом, гвоздикой и сушеными вишнями. Не совсем то, чего хотелось Серсее, но делать нечего. После свинины подали печеные яблоки с острым белым сыром. Леди Мерривезер наслаждалась каждым блюдом, но муж ее, с красными пятнами на бледном лице, все больше налегал на вино и поглядывал на певца.
— Жаль бедного лорда Джайлса, — сказала Серсея. — Однако по его кашлю мы, думаю, не станем скучать.
— Да, пожалуй.
— Теперь нам нужен новый лорд-казначей. Будь в Долине поспокойнее, я вернула бы назад Петира Бейлиша, но… я думаю попробовать на этой должности сира Хариса. Он ничем не хуже Джайлса — по крайней мере кашель его не мучает.
— Но сир Харис — королевский десница, — сказала Таэна.
Сир Харис — заложник, не слишком пригодный даже для такой роли.
— Пора снабдить Томмена более сильной десницей.
Лорд Ортон поднял глаза от кубка.
— Более сильная — это хорошо. Но кто же?
— Вы, милорд. У вас это в крови. Ваш дед стал преемником моего отца как десница короля Эйериса. — Менять Тайвина Ланнистера на Оуэна Мерривезера было все равно что менять боевого скакуна на осла — правда, Оуэн тогда был уже старым, конченым человеком. Пользы трону он не принес, но и вреда никому не делал. Ортон моложе и, кроме того, женат на выдающейся женщине. Жаль, что нельзя сделать десницей Таэну. Она стоит трех таких, как ее муж, и с ней куда веселее. Но она женщина и притом мирийка, так что придется довольствоваться Ортоном. — Я не сомневаюсь, что вы окажетесь способнее сира Хариса. — Содержимое моего ночного горшка и то способнее сира Хариса, добавила про себя Серсея. — Согласны ли вы послужить престолу?
— Да… да, разумеется. Ваше величество оказывает мне великую честь.
Честь не по твоим заслугам.
— Вы хорошо послужили мне как судья, милорд, — и еще послужите, ведь впереди нас ждут нелегкие времена. — Убедившись, что Мерривезер понял смысл ее слов, королева улыбнулась певцу. — Ты тоже заслуживаешь награды за те прелестные песни, которые пел нам весь вечер. Боги щедро одарили тебя.
— Ваше величество очень добры, — поклонился певец.
— Нет, я всего лишь говорю правду. Леди Таэна сказала мне, что тебя называют Лазурным Бардом.
— Это так, ваше величество. — На певце были голубые сафьяновые сапоги, голубые бриджи из тонкой шерсти, голубая шелковая рубашка с белыми атласными прорезями. Он даже волосы выкрасил в голубой цвет на тирошийский манер. Они локонами падали ему на плечи, и пахло от них душистой водой, сделанной, без сомнения, из голубых роз. Только зубы, очень ровные и красивые, оставались белыми среди этой лазури.
— А другого имени у тебя разве нет?
— В детстве меня звали Уотом. — Щеки барда слегка порозовели. — Хорошее имя для пахаря, но для певца не слишком подходит.
Серсея возненавидела его за один только цвет глаз, точно такой же, как у Роберта.
— Понятно, отчего леди Маргери так к тебе расположена.
— Ее величество по доброте своей говорит, что я доставляю ей удовольствие.
— В этом у меня нет сомнений. Могу я посмотреть твою лютню?
— Как вашему величеству будет угодно. — В голосе певца слышалось легкое беспокойство, однако лютню он ей подал незамедлительно. На просьбу королевы отказом не отвечают.
Серсея, дернув одну из струн, улыбнулась.
— Сладко и грустно, как сама любовь. Скажи мне, Уот, когда ты впервые переспал с Маргери — до того, как она вышла за моего сына, или после?
До певца это не сразу дошло, а когда дошло, глаза у него стали круглыми.
— Ваше величество ввели в заблуждение. Клянусь вам, я никогда…
— Лжешь! — Серсея ударила его по лицу лютней, разбив ее в щепки. — Кликните стражу, лорд Ортон, и отведите этого человека в темницы.
Лицо Мерривезера покрылось испариной.
— О, какое бесчестье… Этот червь посмел соблазнить королеву?!
— Боюсь, все было наоборот, но пусть он споет о своей измене лорду Квиберну.
— Нет, — вскричал Лазурный Бард. Из его разбитой губы текла кровь. — Я никогда… — Мерривезер схватил его за руку. — Матерь, помилуй меня!
— Здесь нет твоей матери, — сказала Серсея.
Даже в темнице он по-прежнему все отрицал, молился и умолял пощадить его. Кровь теперь рекой хлестала из его рта с выбитыми зубами, и он трижды намочил свои красивые бриджи, но продолжал упорствовать в своем запирательстве.
