Словно в этом мире так было всегда, я подумала: «Кори ведет огонь по кораблям Пустынного Побережья». Я ухватилась за дверной косяк, с трудом поднялась на здоровую ногу и закашлялась от дыма, разъедавшего глаза. Мужчины и женщины в панике отползали от причала; те, кто не двигался, были слишком тяжело ранены. Я перевела дух и тут поняла: «Я слышу, как они кричат; обстрел прекратился».
Дым стал редеть, из черного становясь цвета сепии, а за тем золотистым. Солнце освещало причал, кирпичи и балки — я совсем не слышала этого взрыва; чего они этим добились? — дома телестре , по которому нанес удар джат-рай . Оставался еще один джат-рай . Его сносило течением реки ярдах в пятидесяти и начинало разворачивать.
Вдали по-прежнему гремели оглушительные взрывы, и там виднелись вспышки, походившие на зарницы. Я сползла на землю, оперлась спиной о косяк. Это произошло непроизвольно. Я хотела двигаться, хотела выйти к причалу несмотря на корабли и на обстрел, но меня охватила не боль, а такая слабость, будто у меня были перерезаны все сухожилия. Потом от боли потекли слезы, и я ничего не могла делать — лишь сидела, моргала и хрипло дышала. Жесткий дверной косяк вдавился мне в спину.
Спустя минуту на мои закрытые глаза упала тень:
— Разве вам недостает здравого смысла, чтобы находиться внутри?
Я открыла глаза, увидела блестящую на солнце воду, клубящийся дым и Рурик Орландис. Спотыкаясь, темнокожая ортеанка вошла в дверной проем. Быстро оглянулась через плечо, вздрогнула, когда воздух сотрясла серия взрывов, и опустилась на колени, плотно прижав руку к нижним ребрам. Из-под сорочки, разорванной на спине, видна была спутанная черная грива. Она подняла голову, и под кожей шевельнулись мышцы ее неземного лица.
— Кристи, ради Нее, войдите внутрь…
Мои руки подогнулись, когда я попыталась на них приподняться; я смогла только прислониться к внутреннему косяку двери. Мгновение ортеанка не двигалась, держась за ребра, а потом почти рухнула рядом со мной. Мигательные перепонки сползли с ее глаз, и вокруг желтых зрачков появились белые окружности белков.
— Ранены… вы ранены?
Она с изумлением осмотрелась внутри пустого общественного дома. Крошечный зал с белыми стенами, с креслами-кушетками и столами, перевернутыми при паническом бегстве, пыль и солнечный свет, проникавшие внутрь через окна-щели.
— Пожалуй, неплохо… побыть здесь. — Она потрясла головой, как бы желая прояснить ее. — О Мать-Солнце! Что-то ударило меня сюда… — Рука плотно обхватывала ребра.
— У вас кровотечение?
— Нет, думаю, ушиб. — Ее губы скривились. — Трудно дышать, вот и все.
Теперь боль и слабость слились воедино: снова казалось, что они уравновешивали друг друга. Одновременное ощущение ясности в голове и лихорадки. Я потерла руки о комбинезон, затем вытерла губы, почувствовав на них мелкий песок. С реки дул холодный ветер.
— Скверно, да? — Я встретилась с ее взглядом. Ты не можешь дышать, а это рана грудной стенки… И, глядя на это узкое лицо и мучения, я внезапно ощутила в себе хладнокровие и ясность в мыслях. — Довольно скверно — ломаные кости?
— Пожалуй. — Она передвинулась, садясь поближе ко мне, застонала от боли, потом зашлась в кашле, но с трудом подавила его.
Снаружи воздух задрожал от толчка; где-то раздался сильный треск. Кто-то закричал. Накатывался грохот, сотрясая стены крошечной комнаты. «Должно быть, „челнок“, идущий на малой высоте», — подумала я, но над причалом стлался черный дым, и я ничего не видела. А она сидела, опершись спиной на стену, эта женщина из чужого мира. Запрокинув назад голову и тяжело глотая воздух. Солнце едва заметно окрашивало в медно-красный цвет ее черную гриву, плечи, шестипалую руку, прижатую к сильно выгнутым ребрам. «Гуманоид — не земной человек, — спокойно подумала я, — но ребро может пронзить легкое, и это у всех одно и то же».
— Что там происходит?
Она с трудом сделала вдох, и в горле у нее захрипело.
— Не могу… говорить; понимаете. Я видела корабли с'аранти в воздухе над Западным холмом. Думаю, они стреляли. — Она посмотрела на меня и покачала головой. — Мы здесь приперты к стене.
Она придает ранению слишком большое значение. Я посмотрела вверх, за дверной проем, и снова увидела поднимавшиеся вверх клубы дыма, голубое небо за ними и что-то блеснувшее в нем, должно быть, еще один «челнок».
— Вы говорили… говорили, что они движутся в нашу сторону. Сюда с Западного холма, — сказала я.
Ее голова слабо шевельнулась: кивок согласия. Не открывая глаз, она проговорила:
— Час. Может, меньше. Потом они будут здесь.
И что тогда будет с нами… нет, не думать об этом. Я с удивлением представила себе, что еще несколько минут назад могла всерьез думать о том, как бы нам уйти (и куда?), но даже для того, чтобы сидеть и не кричать от боли, требовалось немало сил. Я подняла руку и смогла лишь провести ею по плечу Рурик.
— Мы можем…
Дыхание Рурик снова стало прерывистым, голова ее запрокинулась, жилистая шея напряглась от боли. Рука упала в сторону. Она резко нагнулась вперед и закашлялась. Резкий кашель прервался, перешел в булькающий звук, и она прижала руку к губам, затем отняла ее и выплюнула кровь, заполнившую рот.
— Боже мой, нет…
Свет от окна падал на Рурик сверху вниз. Это была темнокожая женщина с падавшей на лоб подстриженной гривой. Глубоко прорезавшие лицо морщины говорили о возрасте и муках, которые она терпела. Ее белая сорочка насквозь пропылилась. Шестипалая рука прижалась к каменному полу, оставив на нем темное пятно, а затем Рурик ухватилась за мою руку, сжав ее в приступе боли. Глаза ее открылись, и она потрясенно посмотрела на меня.
— Куда вас ударило? Покажите. — Я крепко держала ее руку в своей, и она, высвободив ее, приподняла сорочку с левой стороны в области нижних ребер. Тело в этом месте казалось чем-то мягким. Она опустила ткань.
— Не двигайтесь, не говорите. Не шевелитесь.
Сказанное мною потонуло в грохоте падающей стены. Что-то с треском ударило по плоской крыше прямо над нами. В дальней стене общественного дома возникла вспышка света: пробоина от лазерного луча. Я зажмурилась, в глазах поплыли пятна света.
В паузе между приступами удушья ортеанка сказала:
— Тетмет был прав. Он говорил, что я не должна была… покидать Башню. Прав. — И она скривилась, пытаясь улыбнуться.
— Не говорите, этим вы обостряете боль. Не шевелитесь.
Она кивнула и прислонилась головой к стене. Я наблюдала, как затрудненно, неровно вздымалась и опускалась при дыхании ее грудная клетка, силясь понять, что же нанесло ей такой удар, но потом подумала, что знание причины не поможет. Боже, не допусти, чтобы это было настолько плохо, пусть это не будет тем, на что походит!
