Катрина была потрясена.
— Нет! Я тебя не оставлю… Ни за что!
— Пожалуйста, сделай, как я прошу! Тебе ни к чему на это смотреть.
— А тебе ни к чему терпеть эту порку!
— Оставь. Не будем больше говорить об этом. Я понимаю, ты хотела бы остаться рядом со мной, но поверь, мне будет гораздо легче, если я буду знать, что ты этого не видишь. Я сам во всем виноват и вовсе не желаю, чтобы и ты мучилась вместе со мной.
У Катрины окаменело лицо.
— Но я же все равно знаю, что тут с тобой будут делать! И мне будет ничуть не легче, даже если я этого и не увижу. Ну хорошо, я сделаю так, как ты просишь. И только потому, что, как ты говоришь, тебе будет от этого легче. Ты ведь и сам знаешь, что если б я могла подменить собой тебя во время этой порки, то с радостью сделала бы это. Ах, если б это было возможно…
— Так ведь и ты прекрасно знаешь, — сказал Роран, целуя ее в обе щеки, — что я никогда бы не позволил тебе страдать вместо меня.
Глаза Катрины вновь наполнились слезами, и она так крепко обняла его, что ему стало трудно дышать.
Они еще не успели разомкнуть объятий, когда в палатку решительным шагом вошел Джормундур, а за ним — двое Ночных Ястребов. Катрина высвободилась из рук Рорана, молча поклонилась Джормундуру и, не говоря ни слова, выскользнула из палатки. Джормундур сказал:
— Пора!
Роран кивнул, встал и позволил вывести себя из палатки к позорному столбу. Вокруг толпились вардены — люди, гномы, ургалы, — все стояли в напряженных позах, выпрямившись, расправив плечи. Мельком оглядев толпу, Роран посмотрел на далекий горизонт и постарался собрать все свое мужество и не обращать на собравшихся внимания.
Двое стражников привязали его руки за кисти к верхней перекладине, а Джормундур, обойдя столб, протянул Рорану деревянный нагель, обшитый кожей, и тихо посоветовал:
— Возьми в рот и как следует закуси зубами. Очень полезная вещь. По крайней мере, не будешь кусать себе губы или язык.
Роран благодарно кивнул и открыл рот, позволив Джормундуру вложить ему нагель между зубов. Вкус у дубленой кожи был горько-кислый, как у незрелых желудей.
Хрипло пропел рог, загрохотал барабан. Джормундур зачитал обвинительный приговор, и охранники срезали с Рорана рубаху из мешковины.
Он невольно вздрогнул, когда холодный воздух коснулся его обнаженного торса.
За мгновение до удара Роран успел еще услышать свист плети в воздухе, и ему показалось, будто к коже приложили раскаленный железный прут. Непроизвольно выгнув спину, он впился зубами в нагель и застонал, но, к счастью, нагель приглушил этот стон, и его почти никто не услышал.
— Один! — громко выкрикнул палач.
Второй удар снова заставил Рорана застонать, но потом он уже полностью овладел собой и хранил молчание, твердо решив не выказывать слабости перед многотысячной толпой.
Порка оказалась не менее болезненной, чем любая из тех тяжких ран, которые он получил в последнее время, однако уже после дюжины ударов он перестал сопротивляться боли и впал в какое-то полубессознательное состояние, похожее на транс. Поле зрения у него резко сузилось, и теперь он видел перед собой только истертую, исцарапанную поверхность столба; временами сознание и вовсе покидало его, и на короткие промежутки времени он точно падал в некий темный колодец.
Казалось, времени прошло очень много, но тут Роран услышал чей-то глуховатый, точно откуда-то издалека доносившийся голос:
— Тридцать!
И его охватило отчаяние. «А я выдержу еще двадцать ударов?» — подумалось ему. Но мысль о Катрине и будущем ребенке придала ему сил.
Очнувшись, Роран обнаружил, что лежит на животе в палатке, где живут они с Катриной, и Катрина стоит возле него на коленях, гладит его по голове и что-то ласково бормочет ему в ухо, а кто-то другой в это время смазывает рубцы у него на спине чем-то липким и холодным. Роран поморщился, когда этот невидимый лекарь задел какое-то особенно болезненное место.
— А я бы не так стала лечить подобные раны, — услышал он надменный голос Трианны.
— Если ты лечишь всех своих пациентов так, как лечила Рорана, — ответила Трианне какая-то другая женщина, — то просто удивительно, как кто-то из них вообще жив остался! — И Роран узнал этот голос: он принадлежал Анжеле, той странной колдунье-травнице с ясными глазами.
— Ну, уж этого я не потерплю! — заявила Трианна. — Не стану я стоять тут и слушать, как меня оскорбляет какая-то убогая гадалка, которая и самого простого заклятья толком наложить не умеет!
— Не можешь стоять, так сядь, если тебе так удобнее будет. Да только сидишь ты или стоишь, а я все равно молчать не буду, пока ты не признаешь, что его спинные мышцы крепятся здесь, а не там! — И Роран почувствовал, как палец Анжелы коснулся его спины в двух разных местах, между которыми было с полдюйма.
— Тьфу ты! — сплюнула Трианна и выскочила из палатки.
Катрина улыбнулась, и только тут он заметил, что лицо у нее мокро от слез.
— Роран, ты меня слышишь? — спросила она. — Ты очнулся?
— Кажется, да… — хрипло ответил он. Челюсти болели, так сильно он впивался зубами в нагель, стараясь не кричать. Он откашлялся и охнул: казалось, все пятьдесят рубцов у него на спине разом дали о себе знать.
— Ну, вот, — сказала Анжела, — я и закончила.
— Но это просто удивительно! — воскликнула Катрина. — Мне и в голову не могло прийти, что вам с Трианной такое удастся!
— Это нам Насуада велела.
— Насуада? С чего бы это?
— Сама у нее спроси. Следи за ним, чтоб на спину не переворачивался. Пусть пока еще немного потерпит. Да и на бок пусть осторожно ложится, иначе все струпья сорвет.
— Спасибо тебе, — пробормотал Роран. Анжела рассмеялась.
— Не за что! Не бери в голову. То есть можешь, конечно, и взять, но все-таки не считай, что чем-то мне обязан. Это было не так уж и сложно. Да и потом мне просто удовольствие доставляет спины вам лечить — тебе и Эрагону. Ну, ладно, я пошла. Смотри, Катрина, чтоб хорьки в палатку не залезли!
Когда травница удалилась, Роран снова закрыл глаза. Мягкие пальчики Катрины гладили его по лбу.
— Ты очень мужественно держался, — сказала она ему с гордостью.
— Вот как?
— Да. Джормундур и все прочие говорили, что ты даже ни разу не крикнул, ни разу не попросил прекратить экзекуцию.
— Вот и отлично. — Рорану хотелось спросить, что там, у него на спине, но он боялся потревожить Катрину.
Впрочем, она и сама догадалась, чего ему хочется, и принялась рассказывать:
— Анжела говорит, что если все пойдет нормально, то и шрамов почти не останется. А если и останутся, то потом Эрагон или любой другой маг сможет убрать их, и твоя спина станет точно такой же, как и до экзекуции. — Хм…
