Понемногу все затихли.
— Ну а теперь, — сказал Стью намеренно тихими спокойным голосом, — я расскажу вам о том, что произошло вечером второго сентября в доме Ральфа Зрентнера.
Он вкратце описал все события, умолчав лишь о предчувствии Фрэнни.
— Вчера утром мы с Бредом и Ральфом более трех часов копались в руинах и нашли остатки динамитной бомбы, прикрученной к радиотелефону. Похоже на то, что бомба была заложена в шкаф в гостиной. Билл Скэнлон и Тед Фрэмптон нашли еще один радиотелефон на амфитеатре Санрайз, и мы предполагаем, что бомба была взорвана оттуда…
— Предполагаем, так его в задницу! — закричал из третьего ряда Тед Фрэмптон. — Это был ублюдок Лаудер со своей трахнутой шлюхой!
Напряженный шепот прошел по залу.
— Если еще хоть один человек выкрикнет что-нибудь с места, я закрою митинг, и вы будете разговаривать друг с другом, — сказал Стью. Тед Фрэмптон сердито посмотрел на него, и Стью ответил на его взгляд. Через несколько секунд Тед опустил глаза.
— Мы подозреваем Гарольда Лаудера и Надин Кросс. У нас есть основания для серьезных подозрений, но пока против них нет бесспорных улик, и я надеюсь, что вы будете об этом помнить.
В зале раздался недовольный ропот.
— Я говорю это к тому, — продолжил Стью, — что если они забредут обратно в Зону, я хочу, чтобы вы привели их ко мне. Я посажу их в тюрьму, и Эл Банделл займется организацией судебного процесса. Мы… мы должны действовать по справедливости. Я надеюсь, вы знаете, где находятся те, кто действует иначе.
Он с надеждой посмотрел в зал и увидел на лицах только удивленное негодование. В него впились сотни глаз, и он чувствовал, какие мысли прятались за ними: «Что за дерьмо ты там несешь?? Они ушли. Ушли на запад. А ты ведешь себя так, словно они отправились в двухдневный поход, чтобы посмотреть на птичек.»
— Кроме того, я хотел вам сказать, что мы должны избрать недостающих членов комитета. Мы не будем заниматься этим сегодня вечером, но вам надо подумать о том, кто… — В зале поднялась чья-то рука. — Говорите, — сказал Стью. — Только представьтесь сначала.
— Меня зовут Шелдон Джоунс, — сказал массивный человек в клетчатой шерстяной рубашке. — Зачем нам ждать? Почему мы не можем избрать новых членов комитета прямо сегодня? Я предлагаю Теда Фрэмптона.
— Эй, я поддерживаю! — завопил Билл Скэнлон. — Прекрасная идея!
Тед Фрэмптон потряс сжатыми над головой руками, и в зале раздались разрозненные аплодисменты. Стью почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Они хотят заменить Ника Андроса Тедом Фрэмптоном? Какая-то глупая шутка. Тед вступил в комитет по энергетике, но обнаружил, что это слишком напоминает работу. Он перешел в похоронный комитет, и это занятие, похоже, больше подошло ему, хотя Чед и говорил Стью, что Тед — это один из тех людей, которые способны растянуть перекур в обеденный перерыв, а обеденный перерыв — в полдневный отдых. Он с радостью вызвался участвовать во вчерашней погоне за Гарольдом и Надин, может быть, потому, что это предвещало развлечения. Чисто случайно он с Биллом Скэнлоном наткнулся на радиотелефон на Санрайзе и с тех пор приобрел важную походку, которая Стью была совсем не по душе.
Стью сказал:
— По-моему, надо дать людям возможность подумать. Давайте проголосуем. Пусть те, кто считает что довыборы в комитет надо произвести сегодня, скажут «да».
«Да» прокричало всего несколько голосов.
— Те, кто считает, что выборы надо отложить на неделю или около того, пусть скажут «нет».
«Нет» раздалось громче, но не намного. Большинство людей вообще не участвовали в голосовании, словно эта проблема их совсем не интересовала.
— О'кей, — сказал Стью. — Мы соберемся в этой же аудитории через неделю, одиннадцатого сентября.
Слово взял доктор Ричардсон. Когда он подошел к кафедре, ему громко зааплодировали. Он сообщил, что в результате взрыва на настоящий момент умерло уже девять человек, еще трое находятся в критическом состоянии, двое в серьезном и восемь в удовлетворительном.
— А теперь разрешите сказать несколько слов о Матушке Абагейл.
Люди в зале подались вперед.
— Я могу сообщить вам только одно: я ничем не могу ей помочь.
По толпе прошел ропот. Стью увидел на лицах скорбь, но ни для кого слова Джорджа не оказались неожиданными.
— Со слов жителей Зоны мне известно, что этой леди — сто восемь лет. Мне сказали, что она ушла две недели назад, и по моему предположению, за это время ей вообще не приходилось есть приготовленной пищи. Похоже, она питалась кореньями, травами и тому подобным. Сейчас она пребывает в коматозном состоянии. Думаю, что она умрет. Но, как и всем вам, она мне снилась… она и тот, другой.
Снова по залу пробежал тихий ропот, и Стью, почувствовал, как напряглись волоски у него на загривке.
— На этом я хотел бы закончить. Будут ли у вас ко мне вопросы?
Вопросов не было. Люди смотрели на него, и некоторые из них плакали в открытую.
— Спасибо, — сказал Джордж и вернулся на свое место в мертвом море молчания.
— Давай, — прошептал Стью Глену.
Глен подошел к кафедре.
— Мы обсудили все, кроме темного человека, — сказал он.
Снова этот ропот. Несколько людей в зале инстинктивно перекрестились.
— Нам придется противостоять ему. Мистицизм — это не моя специальность, но я должен сказать вам, что подобно тому, как Матушка Абагейл воплощает силы добра, Рэнделл Флегг воплощает силы зла. Я уверен в том, что та сила, которой служит Матушка Абагейл, объединила нас здесь. И мне не кажется, что она может нас оставить. Может быть, нам надо обсудить все это и впустить немного свежего воздуха в наши кошмары. Может быть, нам надо решить, что мы собираемся с ним делать. Но ясно одно, что мы не можем ему просто так позволить прийти следующей весной в Зону и взять нас голыми руками. А теперь я возвращаю слово Стью, и пусть он ведет обсуждение.
Обсуждение продолжалось три часа. Как и предчувствовал Ларри, оно оказалось абсолютно бесплодным.
Митинг закончился в половину второго ночи, и Глен ушел вместе со Стью, впервые после смерти Ника чувствуя себя в своей тарелке. Он радовался тому, что им удалось преодолеть первые трудные ступеньки лестницы, ведущей из их собственных душ к полю битвы, каким бы оно ни оказалось.
Он почувствовал надежду.
Кто-то тряс Стью за плечо, и ему понадобился долгий промежуток времени, чтобы всплыть на поверхность сна. Его разбудил Глен Бэйтмен, вырисовывавшийся смутным силуэтом в почти полной темноте.
— Тебя не добудишься, Восточный Техас, — сказал Глен. — Ты спишь, как фонарный столб.
— Ты хоть бы свет включил, чертов болван.
