II
Мне кажется, что писатели бывают двух видов, в том числе и неопытные, начинающие авторы, каким был я сам в 1970-м. Те, кто относит себя к более литературным или «серьезным» сочинителям, рассматривают все сюжеты и темы в свете такого вопроса: «Что эта книга значит для меня?» Те, чей удел (или ка, если угодно) — писать популярные книжки, задаются вопросом, прямо противоположным: «Что эта книга значит для других?» «Серьезные» авторы ищут ключи и разгадки к себе; «популярные» авторы ищут читателей. И те и другие — равно эгоистичны. Я знал очень многих и готов спорить на что угодно. Как говорится, ставлю и кошелек, и часы.
Но как бы там ни было, я уверен, что, даже когда мне было девятнадцать, я сумел распознать, что история про Фродо и его попытки избавиться от Кольца Всевластия относится ко второй категории. Это были приключения очень британской компании пилигримов на фоне расплывчатых северно-мифологических декораций. Мне понравилась идея поиска — очень понравилась на самом деле, — но меня не особенно заинтересовали ни дюжие деревенские персонажи Толкиена (это не значит, что они мне не понравились, потому что они мне понравились), ни его лесистые скандинавские пейзажи. Если бы я попытался сделать что-нибудь в том же духе, я бы все сделал неправильно.
Так что я ждал. В 1970-м мне исполнилось двадцать два, и у меня в бороде уже появились первые седоватые пряди (я так думаю, отчасти тому виной две с половиной пачки «Pall Mall» в день), но даже когда тебе двадцать два, ты еще можешь позволить себе подождать. Когда тебе двадцать два, время еще на твоей стороне, хотя злой патрульный уже ошивается по соседству и расспрашивает о тебе.
А потом, в почти пустом кинотеатре («Bijou» в Бангоре, штат Мэн, если это кому-нибудь интересно) я посмотрел фильм Серджио Леоне «Хороший, плохой, злой». И где-то на середине фильма я понял, что я хочу написать: книгу поиска, проникнутую толкиеновской магией, но в обстановке величественных до абсурда вестерн-декораций Леоне. Если вы видели этот безумный вестерн по телевизору, вы никогда не поймете, о чем я сейчас говорю — прошу прощения, но это так. В кинотеатре, на широком экране, «Хороший, плохой, злой» — грандиозная эпопея, вполне сравнимая с «Бен Гуром». Клинт Иствуд предстает великаном восемнадцати футов ростом, и каждый волосок на его заросших щетиной щеках — по размерам как раз с молоденькое деревце. Морщинки у губ Ли Ван Клифа глубоки, как каньоны, и на дне каждого может быть червоточина (см. «Колдун и кристалл»). Пустыня, кажется, протянулась как минимум до орбиты планеты Нептун. А ствол каждого из револьверов — огромный, почти как Голландский тоннель.
Но декорации — это не самое главное. Больше всего мне хотелось передать это внушительное ощущение эпического размаха, апокалиптического размера. И то, что Леоне вообще не рубил в географии Америки (согласно одному из его героев, Чикаго — это где-то в районе Феникса, штат Аризона), только способствовало ощущению смещенной реальности, что пронизывало весь фильм. И в своем непомерном воодушевлении — которое, как я себе мыслю, бывает только у очень молодых — я хотел написать не просто очень длинную книгу, а самую длинную популярную книгу в истории. У меня это не получилось, хотя я честно пытался и кое-что все-таки сделал: все семь томов «Темной Башни» — это одна цельная книга, единое повествование, и первые четыре тома занимают больше двух тысяч страниц, если в издании в мягкой обложке. Последние три тома занимают еще две с половиной тысячи страниц, если в рукописи. Я вовсе не утверждаю, что количество равнозначно качеству; я лишь говорю, что хотел написать длинный эпос и в какой-то мере добился, чего хотел. Если вы меня спросите, почему я хотел это сделать, я не отвечу. Потому что не знаю, что отвечать. Может быть, это связано с тем, что я родился и вырос в Америке: строй выше, копай глубже, пиши длиннее. Но когда тебя спрашивают: «А зачем?» — ты задумчиво чешешь репу. С чего бы это? Сдается мне, это тоже идет от того, что мы американцы. В конце концов, мы отвечаем так: «Тогда мне показалось, что это хорошая мысль».
И что еще характерно для девятнадцати: это такой возраст, в котором многие так или иначе застревают (если не в физическом смысле, то уж точно — в эмоциональном и умственном). Годы проходят, и вот однажды ты смотришься в зеркало и вполне искренне недоумеваешь: «Откуда эти морщины? Откуда это дурацкое брюхо? Черт, мне же всего девятнадцать!» Мысль совершенно не оригинальная, но ты все равно удивляешься.
Время белит сединами бороду, отнимает прыгучесть и силы, а ты все равно продолжаешь считать — глупенький дурачок, — что оно на твоей стороне. Умом-то ты понимаешь, что это не так, но сердце отказывается в это верить. Если тебе повезет, злой патрульный, который прищучил тебя за превышение скорости и за то, что ты слишком уж развеселился, поднесет тебе к носу нюхательную соль. Собственно, что-то подобное произошло и со мной в конце двадцатого века. Злой патрульный явился мне в виде микроавтобуса «плимут», который сбил меня на дороге в канаву.
Года через три после этой аварии я раздавал автографы на своей книге «Почти как „бьюик“» («From A Buick Eight») в магазине «Borders» в Дирборне, штат Мичиган. И вот подходит ко мне один парень и говорит, что он жутко рад, что я остался в живых. (Мне часто это говорят, гораздо чаще, чем: «Какого черта ты не окочурился там, на месте?»)
— Мы сидели с одним моим другом, и тут сообщили, что вас сбила машина, — сказал этот парень. — А мы сидели, как два дурака, качали головами и все приговаривали: «А как же Башня?! Она опрокидывается, она падает, ой, блин, теперь он ее никогда не закончит».
Та же самая мысль приходила и мне — беспокойная мысль о том, что, построив Темную Башню в коллективном воображении миллиона читателей, я должен беречь ее, пока люди хотят про нее читать. Может быть, это будет всего лишь пять лет; а может — пятьсот, я не знаю. Книги в жанре фэнтези, и не только хорошие, но и плохие (даже сейчас, я уверен, кто-то читает «Монаха» или «Варни-вампира»), похоже, живут очень долго. Роланд защищает Башню по-своему: он пытается обезопасить Лучи, что поддерживают Башню. А я должен ее защитить — я это понял после аварии, — закончив историю стрелка.
В течение продолжительных пауз между написанием и публикацией первых четырех частей «Темной Башни» я получил сотни писем на тему «ай — ай-ай, как не стыдно» и «пусть тебя загрызет совесть». В 1998-м (иными словами, когда я жил и работал под ошибочным впечатлением, что мне все еще девятнадцать) я получил письмо от «82-летней бабульки, не хочу загружать Вас своими проблемами, НО!!! что-то стала совсем плоха». Бабушка написала, что жить ей осталось, может быть, всего год («14 месяцев в лучшем случае, рак разъел меня всю»), и поскольку она не надеется и не ждет, что я закончу историю Роланда за это время и исключительно для нее, она попросила меня, пожалуйста (ну пожалуйста), рассказать ей вкратце, чем все это закончится. Больше всего меня тронуло (но все-таки не настолько, чтобы немедленно взяться за продолжение) ее клятвенное заверение, что она не расскажет об этом «ни единой живой душе». А еще через год — может быть, после аварии, когда я надолго загремел в больницу — одна из моих референтов, Марша Ди Филиппо, получила письмо от одного человека, приговоренного к смертной казни то ли в Техасе, то ли во Флориде, который просил о том же: рассказать, чем закончится эта история. (Он обещал унести эту тайну с собой в могилу, от чего меня бросило в дрожь.)
