– Вы, матушка, не забывайте, – степенно рассуждал Кайрин, – Кенет и впрямь единственный законный наследник. Бикки – младший, и получит он жалкие крохи, а я так и вовсе сбоку припека. А если вы будете и дальше на Кенета злобиться, он нас и в самом деле по миру пустит. Неужели вам так трудно вести себя с ним поласковее? Вот хоть как я, например…
Кенет отскочил от двери. Услышанное таило в себе чудовищный смысл. Так вот почему Кайрин вступался за него!
Кенет опрометью бросился к своей постели. Он уже не старался двигаться бесшумно. Все давно привыкли, что дома он почти не ночует. Значит, до вечера его не хватятся. А может, и еще день-другой. Какая разница? Все равно он уйдет отсюда. Он больше не в силах терпеть – ни дня, ни часа.
Беззвучно всхлипывая, он вытащил из-под кровати свой сундучок со старым барахлом. Где же кафтан? Он не возьмет из дома ничего, ни единого гроша, он не наденет красивую новую рубаху или праздничный кафтан. Где-то на дне сундука хранится его старый кафтан, который мачеха собиралась перешить для Бикки, когда тот подрастет, потом раздумала, но почему-то не выбросила. Где же он? Ага, вот. Кенет развернул кафтан и оглядел со всех сторон. Пожалуй, сгодится. Полгода назад кафтан был бы ему непристойно тесен, но с тех пор Кенет изрядно отощал.
Кенет торопливо надел кафтан. Да, на груди сходится. Правда, Кенет не только отощал, но и здорово вытянулся. Кафтан едва закрывает колени. Ладно. На приличный кафтан, доходящий, как положено, до середины икр или почти до щиколоток, он себе заработает, и скоро, а покуда можно и в таком платье походить.
Кенет аккуратно сложил рубашку, уложил ее в сундучок, закрыл его и задвинул под кровать. Вот теперь можно и уйти.
– Кени, – окликнул его Бикки сонным шепотом.
– Что тебе? – так же шепотом спросил Кенет. Бикки поднял взъерошенную головенку. Кенет, проклиная в душе все на свете, присел на край его кровати.
– Страшный сон приснился?
Бикки помотал головой, выпростал ручонку из-под одеяла и положил Кенету на колено.
– А ты мне завтра кораблик из коры сделаешь? – спросил он. Кенет едва подавил сухое рыдание.
– Сделаю, – отрывисто пообещал он.
– Тогда хорошо, – удовлетворенно прошептал Бикки, погладил колено брата, откинулся на подушку и через мгновение крепко заснул.
Глава 1
РАЗНОЦВЕТНЫЕ КОРЗИНКИ
Солнце взошло быстрое и горячее, от просыхающей земли подымался парок. День обещал быть жарким. Небо наливалось густой синевой, как спелые колосья – желтизной.
Кенет шел не торопясь. Незадолго до рассвета он поймал в ручье форель, запек ее на углях и с удовольствием утолил голод. После бессонной ночи и сытной еды его изрядно разморило, но он продолжал идти. Чем дальше он уйдет от дома до того, как его хватятся, тем лучше.
Лишь к полудню усталость взяла свое. Кенет устроился под раскидистым деревом и заснул. Часа через полтора, когда тень успела сместиться, солнце брызнуло ему в глаза, и Кенет проснулся.
Недолгий сон освежил его. Обида, которую он всю ночь исподволь растравлял в себе, стала вчерашней, слегка поблекла, потускнела. Она не изгладилась из его памяти, да и вряд ли могла изгладиться совершенно даже спустя долгое время, но его мысли она больше не занимала. Едва Кенет проснулся, как они приняли совершенно другое направление.
Как любой деревенский парень, Кенет не привык нежиться подолгу в теплой постельке. Пробуждение его было привычно внезапным и полным. Едва открыв глаза, Кенет невольно огляделся в поисках работы на сегодня, потом вспомнил, где находится, встряхнул головой, отгоняя остатки сна, и засмеялся.
Еще ночью, в дороге, он ощутил, что руки у него пусты. Ощущение оказалось новым. Кенет редко нуждался в отдыхе, поскольку работал всегда в охотку, размеренно и постоянно. Совсем маленьким мальчиком он помогал собирать грибы и ягоды, став постарше, пас гусей, потом бегал в подпасках у сельского пастуха. Он рос крепким и высоким и рано начал помогать отцу в поле. Работать он старался наравне со взрослыми, от зари до зари. Ему льстило, что он такой большой, что он – работник, дельный парень. Ему нравилось рядом с отцом смывать дневной пот и возвращаться вечером, не чуя под собой ног от усталости, вместе со взрослыми косарями, нравилось, что с ним и разговаривают, как со взрослым. Крепкое здоровье и отцовский совет быстро сделали его неутомимым, и в работе он обыкновенно бывал очень удачлив. Он гордился своей удачей и сноровкой, как любой мальчик его лет, и степенно отвечал сельскому старосте: “Полагаю, с покосом медлить не должно. Вот-вот дожди пойдут”.
Даже и долгими зимними вечерами его рукам всегда находилось дело. Починить какую-нибудь снасть, вырезать новую деревянную плошку… да мало ли дела найдется, если не отлынивать попусту. Кенет уже и забыл те времена, когда он шел не на покос, не на рыбалку, не на пахоту, не огород полоть. Он забыл, что такое – идти куда-то с пустыми руками и без дела. Пустые руки мешали ему, стесняли движения, как-то нелепо болтались вдоль тела. Именно о пустых своих руках Кенет и подумал, едва проснулся. Второй его мыслью было – как эти руки к делу пристроить.
Кто-кто, а Кенет знал, что булки в готовом виде на дереве не произрастают. На булку еще заработать надо. Что заработать он сможет, Кенет не сомневался. Беспокоило его не отсутствие способа заработать, а как раз изобилие этих самых способов.
Можно, конечно, наняться батрачить или пойти в пастухи. Само собой, хозяева попадаются разные, но вряд ли ему придется тяжелее, чем дома, где он был вынужден в одиночку управляться за троих. Но Кенет не хотел больше пахать землю. Ручки плуга в руках будут напоминать ему о той земле, по которой он решил отныне не тосковать.
Можно, конечно, стать плотником… белая и желтая древесина сахарно мерцает на свежем срезе… Или заняться портняжным делом? Шил Кенет неплохо. Когда мать умерла, он обшивал и себя, и отца, покуда тот не привел в дом вторую жену. Деготь курить… в подручные к аптекарю наняться, травы для него целебные собирать… за лошадьми ходить… корзины плести…
Беда была не в том, что Кенет ремесла не знал. Он знал много ремесел. Но ни к одному из них у него душа не лежала в полной мере. Его охотно приняли бы в рыболовную артель. Его корзины из окрестных сел покупать приходили. С иглой и рубанком, с топором и плугом он управлялся одинаково искусно. Однако знакомые промыслы не привлекали его. Уважением взрослых односельчан он гордился, но снискавшее его мастерство не считал чем-то особенным или необычным: чуть хуже или чуть лучше, но такое кто угодно может сделать. Пожалуй, только раз в жизни он видел необычное, диковинное мастерство.
