Харальд настойку не любил и пил её мало. Больше для вида.
Утро явилось на небосклон в праздничной розовой одежде, отороченной белым мехом облаков. К тому моменту, когда одеяние это стало бирюзовым, мужчины племени в ближнем лесу подготовились к тому, чтобы воплотить духов предков.
Харальду достался костюм, украшенный рысьей мордой и раскидистыми оленьими рогами. Рога были тяжелы, приходилось напрягать шею, чтобы голова не клонилась вперед.
Попробуй потанцуй в таком наряде! А ведь придется.
Когда представление закончилось, Харальд был мокрым от пота. Оставалось утешать себя тем, что остальным приходится не лучше.
Забрав из становища мальчиков, которым сегодня предстоит стать мужчинами, предки-ряженые с визгом и воплями умчались в лес. Предстояла самая интересная для Харальда часть праздника – испытания молодняка.
Он снял маску, и почти сразу к юноше приблизился Елам, ставший вождем пять лет назад, после смерти Завулона, деда Харальда. Лицо вождя, настоящего великана, было мрачным, а в темных, глубоко посаженных глазах тлела нерешительность.
– Харальд, – сказал он. – Ты взрослый мужчина, и я… я не могу запретить тебе присутствовать на испытаниях. Но лучше бы тебе уйти.
– Почему? – Как ни странно, Харальд совсем не удивился. Лишь внутри шевельнулось что-то, подозрительно похожее на обиду.
– Мальчики… Они боятся тебя, – развел ручищами Елам. – Сам понимаешь…
– Не понимаю, – сказал Харальд жестко, и вождь дернулся, словно его стегнули плетью. – Но уйду, если просит вождь!
Он развернулся и зашагал к становищу. Снег противно визжал под ногами. Шумел в верхушках деревьев ветер, слышались позади голоса Гуннара и Елама. Наверняка воспитатель просил за воспитанника.
Но Харальд не обернулся. Он ушел. И сделал это сам, И теперь не вернется, пообещай ему за это хоть все сокровища мира.
* * *
От костров тянуло жареным мясом. Над становищем разносились нестройные вопли и хохот. Племя отмечало День Предков. Приближался вечер, наступило время мухоморной настойки. Кто уже лежал, сраженный дурманящим напитком, кого рвало, но большая часть нид продолжали праздновать, свято веруя, что в этот день вместе с ними пируют духи.
Харальд сидел в одиночестве у своей юрты. Сегодня впервые ему захотелось напиться, провалиться в пахнущий мухоморами дурман и забыть нанесенную обиду. А ведь раньше он не знал, что это такое обижаться.
Раздался шорох, из-за соседней юрты появился Мадай. Колдун племени был спокоен и сосредоточен, словно во время важного обряда, а в больших глазах его, похожих на лосиные, было какое-то странное выражение. Будто Мадай шел на охоту, на встречу с опасным хищником.
Харальд хотел было встать, чтобы поприветствовать старшего, но колдун махнул рукой.
– Сиди, – сказал. – Я лучше сам сяду.
Мадай бесшумно примостился рядом с юношей.
– Что, обидно? – Вопрос прозвучал неожиданно, и ответил на него Харальд совсем не так, как хотел вначале – уверенным отрицанием.
– Почему они так? – вырвалось у него. – Почему? Ведь в предыдущие годы никто меня не боялся…
– Все просто, – колдун шумно вздохнул. – Те, кто становился мужчинами ранее, они все знали тебя. Вы вместе играли и взрослели. Но выросли новые мальчики, которые знают тебя не очень хорошо. Зато они все слышали рассказы о…
– Моем отце, – Харальд посмотрел на собеседника. Тот был мрачен, на переносице пролегла глубокая складка. – Вы ведь знали его?
– Да, – кивнул Мадай. – Очень немного.
– И много ли правды в россказнях, которыми женщины запугивают ребятню по вечерам? – Вопрос прозвучал неожиданно горько, Харальд устыдился собственных чувств. Но колдун не обратил на переживания собеседника внимания.
– Достаточно, – ответил он серьезно. – Он был колдун. Много сильнее, чем я, и он осмелился взять то, что лежало когда-то в храме.
– И превратился в чудовище?
– Я бы не стал так говорить! – ответил Мадай твердо. – Но он… внушал страх. Ведь эта… вещь, что он взял в храме, она губительна для людей…
– И мать мою он околдовал? – Харальд закусил губу, пытаясь сохранить на лице спокойное выражение.
– Нет, – колдун снова вздохнул, гулко, словно большая собака. – Это выдумки.
– Но это не важно для большинства из них. – Юноша показал в сторону костров, откуда доносились дикие вопли. – Они верят в страшные истории, и из-за них меня боятся и не любят.
– Есть такое. – Мадай задумчиво почесал кончик носа.
– Но ведь вы-то знаете, что я никогда не стану таким, как отец! – Слова, которые Харальд хотел произнести с жаром, получились плоскими и холодными, словно речные камни. – Что у меня нет колдовских способностей!
– Это правда. – Колдун посмотрел на Харальда, в темных глазах его было смущение. – И я не раз говорил об этом. Но они все равно боятся. Ты для них – сын чужака, южанина, страшного колдуна, и, значит, сам наполовину чужак и колдун…
– И что же делать?
– Не знаю, – тихо ответил Мадай. – Гуннар рассказал мне о вашем разговоре во время охоты. Тебе так хочется знать о судьбе отца?
– Да. – Ответ прозвучал достаточно твердо.
– Тогда я дам тебе совет, – колдун хмуро усмехнулся. – Такой, за который меня впору отдать на съедение росомахе. Иди на юг, туда, где живут другие люди. Там ты найдешь ответ.
– А разве, – Харальд ощутил, что голос его ломается, словно льдина под лучами весеннего солнца, – это возможно?
– Покинуть племя? – вопросом ответил Мадай. – Это не поощряется, но тебя, я думаю, отпустят. Ведь смог же уйти твой отец, а до него – ещё один человек. Путь на юг труден и опасен, но он существует.
Колдун замолчал, стало слышно, как где-то далеко в лесу, на западе, воет волк. К его голосу присоединились другие, и песня волчьей стаи странным образом сплелась с той, что пели у костров люди нид.
– Да, – сказал Харальд твердо. – Я сам думал об этом, но боялся. Спасибо за совет.
– Не благодари. – Колдун устало улыбнулся и поднялся. – Возможно, пройдет время, и ты проклянешь меня за него.
* * *
Угольки мягко потрескивали, от очага шел приятный, расслабляющий аромат. Мадай, ожидая прихода гостей, бросил на угли пучок сухой травы, чей дым «отгоняет злые помыслы.
А гости были уже здесь. Колдун знал, что, когда молодой Харальд объявит о желании уйти из племени, за советом обязательно придут к нему, знающемуся с миром духов…
И они пришли.
Хмурый, насупленный Елам. Вождь, сильнейший из мужчин племени. Несмотря на туповатый вид, хитрый, как матерый лис. Сейчас он мрачен. Ему принимать решение.
Колдун и старейшины могут лишь советовать.
Гуннар, ерзающий так, словно ему в седалище воткнулась острая ветка. В темных глазах чужака, ставшего за полтора десятка лет жизни в племени своим, – беспокойство. Это понятно. Харальд для него что сын. Старший и самый любимый.
