– Вот я и вернулся, – сказал сам себе Коростель, оглядывая стены и потолки своего бревенчатого дома. Внутри было темно – ставни были заколочены, а в тенетах пауков Ян не обнаружил ни одной мухи, да и сами хозяева паутин куда-то попрятались. На всем лежал тонкий слой пыли, она играла в лучиках света, проливавшегося сквозь щели, и воздух был стоялый, с горьковатым запахом сена и каких-то луговых цветов. За окнами жужжали осы, стояла удивительная тишина, и даже птицы не пели.
– Как-то это все очень мирно получается – ни войны, ни грома, – пробормотал Дудка, втайне лукавя перед самим собой. Именно о такой тишине, уютном покое деревянного дома на поляне или на лугу он мечтал все три года, пока воевал в других краях. Шагая обратно, он много раз внутренне холодел при мысли о том, что война не пощадила и его дом, что, вернувшись, он обнаружит пепелище и обгорелые доски, но судьба сберегла, лихая година обошла стороной. Скотину Ян перед уходом отдал соседям и знакомым на постой, справедливо полагая, что убитому куры да гуси ни к чему, а вернется живой – тогда и обзаведется хозяйством.
Колодец был исправен. Коростель натаскал воды, вымыл комнаты и затопил баню. Спустившись в погреб, обнаружил там старую муку, крупы, вяленую рыбу и запыленные бутылки с вином. В мешке у него были половинка печеного зайца и пара куропаток. Ян разжег огонь в очаге и отправился мыться. Вышел из бани чистый, легкий и просветленный, словно и не шел две недели по лесам и полям усталый, грязный и искусанный мошками. Вид висящего на веревке свежевыстиранного белья прибавил Дудке хорошего настроения. Он сварил каши, намесил глины и обмазал ею куропаток. Через полчаса из очага были извлечены две хрустящие тушки. Глину вместе с перьями Ян забросил подальше от дома, и в комнатах распространился сказочный аромат печеной дичи.
ГЛАВА 1
ПЕРЕВЕРНУТАЯ СВЕЧА
Прошло несколько дней. Все шло своим чередом, и Яну уже начало казаться, что вся его военная жизнь начала отодвигаться назад, в прошлое, будто бы он никогда и не покидал свой старый бревенчатый дом. Дом принял вновь вступившего в свои права хозяина спокойно, с каким-то внутренним достоинством, но если прежде человеку все в нем было знакомо и привычно, то теперь он неким внутренним чутьем ощущал мягкий и непраздный интерес дома к нему, хозяину, который невесть где шатался столько времени вдали от него, дома, от его уюта и тепла. Дом постепенно привыкал к нему и с удивлением подмечал черты чего-то нового, появившегося в хозяине. Тот перестал разбрасывать вещи, все, однажды взятое, аккуратно возвращал на свои места, следил за чистотой, что-то мастерил и, самое главное, похоже, не собирался покидать его, дом, так долго простоявший в одиночестве под солнцем, дождем и снегом. Придя к этому выводу, дом стоял очень довольный и тихо радовался своему неспешному бытию вместе с обретенным хозяином.
Кроме того, хозяин теперь говорил с домом. Ян, привыкший с некоторых пор сдерживать свои слова и эмоции, научившийся слушать и оценивать других, понюхав пороху и вкусив жизни, нуждался тем не менее в каком-никаком собеседнике. Он стал разговаривать с домом поначалу чисто механически, рассуждая сам с собой, но мало-помалу стал чувствовать, что дом прислушивается к нему, может быть, тоже чисто интуитивно, к звукам голоса или смене интонаций. Ян вдруг понял, что его дому далеко не все равно, куда он, хозяин, собирается вбить очередной гвоздь или в какой цвет надо выкрасить изрядно полинявшие стены. Он перестал ходить по дому в сапогах, положил у дверей половик и стал рано просыпаться. Дом по ночам тоже стал как бы замирать, и даже мыши, немедленно явившиеся в первый же вечер проведать возвратившегося хозяина, шуршали приглушенно, издалека: дом, казалось, гасил в себе все ночные звуки, чтобы хозяин, намаявшись за день, мог отдохнуть. Только ходики не сбавляли бег и ночью: Дудка считал, что время столь же неумолимо, сколь и неуловимо, и значит, с этим просто надо смириться. Раз подумав, Ян к этой мысли больше уже не возвращался и с временем жил в ладах. Шли дни, дни сменяли ночи, и весна разгоралась все сильнее.
* * *
Однажды весенней ночью Ян проснулся, словно от толчка. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, балансируя на грани сна. Дом крепко спал, ходики мерно отстукивали в ночи, все вокруг было спокойно, и глаза стали вновь слипаться сами собой. Наверное, он все-таки заснул, потому что, открыв глаза вновь, Ян почувствовал, что в нем появилось какое-то новое ощущение, ощущение того, что что-то изменилось вокруг. Через мгновение он понял: кто-то был рядом, за окном, во дворе. Он не вставал, ожидая, что сейчас постучат в дверь или окно, но все было тихо, только мыши скреблись в подполе. Тогда Ян встал, натянул штаны и, откинув крючок, отворил дверь. Ночной весенний ветер холодным огнем лизнул обнаженную грудь, и он обхватил плечи руками, чтобы согреться. Было темно, небо усеяли тусклые белые звезды, а в глубине двора, у колодца, стоял конь. На фоне калитки он показался Яну полуразмытым силуэтом. Ян не разобрал масти, слышалось только тяжелое, тревожное дыхание.
– Привет! – сказал Ян. – Ты что, брат, заблудился?
Конь, естественно, ничего не ответил, но испуганно всхрапнул и переступил с ноги на ногу.
– Иди сюда, не бойся, – позвал Ян. – Не знаю, откуда ты, приятель, но у нас тут тихо. Для начала переночуешь у меня, а утром решим, что с тобой делать.
Конь не двинулся с места, но Дудка уже спустился с крыльца – что-то темное, вроде дорожного мешка, было приторочено поверх седла. Подойдя ближе, Ян тихо присвистнул от удивления: то, что показалось ему большим мешком, на самом деле было человеком. Он низко склонился к шее коня и, по-видимому, был без чувств. Одет незнакомец был по-походному: в дорожном плаще, на голове капюшон.
«Неудивительно – ночи-то еще холодные», – машинально подумал Ян. Примерившись, он обхватил седока, стащил с коня – незнакомец оказался на удивление легким – и поволок в дом. Пройдя в комнату, он положил свою ношу на кровать и быстро вернулся во двор. Взяв коня под уздцы, он отвел его в сарай, похлопал успокоительно – так-то, брат! – и вновь присвистнул изумленно. Глаза животного были плотно закрыты – конь, казалось, крепко спал.
– Намаялась, животина, – сокрушенно пробормотал Дудка, обращаясь скорее к дому, который весь словно замер, застыл, напряженно вслушиваясь в человека внутри себя. Уже направившись к дверям, Ян повернул назад – закрыть калитку, однако она была плотно прикрыта, и крючок был накинут изнутри. Секунду он пытался сообразить, как это могло получиться, однако времени на размышления не было, и Ян опрометью побежал в дом.
