Остывающее железо из белого сделалось желтым, а потом — тускло-красным, и тогда кузнец снова отправил его в горн и вновь начал раздувать мехи. Наконец он взглянул на дверь и увидел мальчика. Суровый взгляд смягчился.
— Что ты здесь делаешь, сынок? Тебе давно пора спать.
— Ты говорил, что я могу смотреть, как ты превращаешь железо в сталь, отец.
— Да, конечно. Думаю, что сегодня закончу работу. Здешний народ считает кузнеца Ниала кем-то вроде колдуна, превращающего железо в сталь, и я не разочарую их.
Действительно, для своих соседей кузнец был полубогом. Он пришел из южных земель, неся в своей груди тайное искусство — секрет стали — драгоценное наследство, оставленное древней Атлантидой, считавшееся безвозвратно утерянным и забытым людьми, жившими во мраке трех веков.
Когда мальчик подошел поближе, кузнец снова вынул железо из огня.
— Отойди, Конан, искры летят слишком высоко, и я не хочу, чтобы тебя обожгло.
Под мощными ударами молота наковальня звенела, как бронзовый колокол. Фонтаны искр взлетали и падали к ногам кузнеца. Раскаленный кусок железа медленно превращался в клинок грозного меча. Подняв его клещами, кузнец бегло осмотрел кромку, проверяя остроту, и поправил ее несколькими ловкими ударами.
Еще раз нагрев и осмотрев заготовку, Ниал бросил раскаленный клинок в чан с водой, чтобы охладить податливый металл перед окончательным превращением его в сталь. Металл зашипел, как змея, и облако пара, кружась, на одно мгновение заволокло кузницу прозрачным одеянием богов.
— Подай мне вон то ведро с углем, — сказал Ниал благоговейно наблюдающему за ним сыну. — Чтобы сделать сталь прочной и гибкой, клинок нужно теперь закалить при постоянной температуре. Вот тайна, которой владели жители Атлантиды; вот знание, которое я принес сюда с юга, покинув мой род. Смотри, вот так я даю пламени погаснуть…
* * *
Пока клинок несколько дней лежал под горячими углями, Конан наблюдал, как его отец доделывал меч. Гарде он искусно придал форму оленьих рогов, рукоять обернул нитью, скрученной из кишок лесного тигра, а стальное навершие, утяжеленное, чтобы крушить головы врагов, он отлил в форме лосиного копыта.
Готовый меч был оружием завораживающей, незабываемой красоты. Начищенный клинок сверкал как зеркало, отражая солнечный свет и грозовые тучи, словно металл его населили духи воздуха.
— Он уже закончен, отец? — однажды вечером спросил мальчик.
— Да, почти, — отозвался кузнец. — Пойдем, я покажу тебе.
Много лет спустя Конан вспоминал, как клубящиеся грозовые тучи застилали звезды, когда отец повел его к подножию заснеженной горы. Пока они взбирались ввысь, поднялся ветер и стал рвать защищавшие их меха. Преодолевая белые от снега расщелины, каменистые склоны и обнаженные скалы, на которых едва ли можно было найти выступ, чтобы поставить ногу, они приближались к вершине, когда раздались первые раскаты грома, и разразилась буря.
Так, среди неистовства стихий, свершился мистический обряд, сделавший меч непобедимым.
* * *
Вскоре после той бушующей ночи Конан впервые столкнулся со страданием. Страшным был тот урок и слишком ранним для такого маленького мальчика. Но северные земли суровы, жизнь там жестока, и рука врага готова в любой момент нанести удар.
Темнота неуклюже отступала перед безмолвными шагами холодного утра. Зловещая луна садилась, пряча свое лицо в плывущую вуаль облаков. Только усталый ветер нарушал тишину, шурша ветвями голых деревьев.
Внезапно покой был нарушен яростными криками налетевших на деревню всадников. Их подкованные лошади вдребезги разбивали тонкий лед мелкой реки, у которой стояла деревня. Темные и зловещие, в кожаных одеждах, покрытых металлическими пластинками, вооруженные топорами, копьями и мечами, всадники устремились на деревню.
Жители деревни, поднятые с постели, увидели, что улицы наводнены вооруженными людьми. В замешательстве, в панике мужчины и женщины с криками выбегали из своих домов, наспех натягивая одежду. Какая-то женщина, пронзительно крича, выхватила младенца из-под копыт лошади. С торжествующим криком всадник нагнулся и вонзил свое копье между лопаток убегающей матери. Она пошатнулась — наконечник копья вышел у нее из груди, — затем, спотыкаясь, как тряпичная кукла, она сделала еще несколько шагов, пока убийца с проклятиями не вырвал свое копье из ее пронзенного тела.
— Ваниры! — закричал кузнец Ниал, выскакивая из своей хижины и потрясая кузнечным молотом.
Стоя на ступеньках крыльца, маленький Конан в замешательстве оглядывался, пытаясь хоть что-то понять в происходящем. Но вокруг царил хаос. Мимо промчалась молодая девушка, белая от ужаса. За ней неслась черная собака с разинутой пастью и высунутым алым языком. Мгновение спустя потрясенный Конан увидел, как зверь повалил девушку и впился зубами ей в горло. Одна ее рука затрепыхалась на грязном снегу, как выброшенная на берег рыба. Конан ошеломленно смотрел на нее.
Голый киммериец — охотник, вооруженный огромным топором, неистово ревел в этой свалке. Его грозное оружие вращалось в воздухе, подобно колесу смерти. Топор вонзился в бедро одного из наездников и отсек ему ногу. Надрываясь от крика, ванир свалился с седла, оставляя на снегу кровавые пятна. Сквозь ржание лошадей, лязг оружия и воинственные крики до Конана доносились вопли женщин, стоны раненых и умирающих.
Отец Конана, пробежав мимо него, скрылся в доме и появился снова с огромным мечом в руках. Заколдованный клинок, сверкавший в утреннем небе, как ледяная молния, сметал все на своем пути. Один за другим валились с коней в грязный истоптанный снег разрубленные пополам ваниры.
Поборов парализующий страх, Конан поднял упавший нож и кинулся в гущу сражения, туда, где бился его отец. Хотя мальчик едва мог пробираться сквозь толпу сражавшихся мужчин, ему удалось вспороть икру высокому темному воину, тут же угодившему под летящий меч кузнеца. Через мгновение снесенная голова захватчика, вращаясь, как брошенный мяч, покатилась к ногам Конана. Мальчик отшатнулся, широко раскрыв глаза, волосы его встали дыбом.
Скоро и другие киммерийцы сплотились вокруг кузнеца Ниала. Но нападавшие были верхом, хорошо вооружены и защищены доспехами из бронзы и железа, в то время как полуголые жители оборонялись тем, что оказалось под рукой: кто-то, успел схватить мотыгу или грабли, кто-то — настоящее оружие. Некоторые держали в руках щиты из шкур, натянутых на деревянные каркасы, но эти щиты почти не защищали от тяжелых ударов вражеской стали.
Не сумев пробраться к отцу, Конан безуспешно пытался отыскать в суматохе битвы свою мать. Он проскальзывал между сражающимися людьми, увертываясь от вздымающихся на дыбы лошадей, пробирался в водовороте кровопролития: только что отрубленная рука лежала на снегу, сочась кровью, а пальцы ее все еще судорожно сжимали древко копья. Спасая свое дитя, мимо бежала женщина; она споткнулась и рухнула в склизкую грязь, а мгновение спустя копыта лошади раздробили ей череп, отбросив плачущего ребенка в красный от крови снег. Вот оборвался крик старика — стрела с бронзовым наконечником вонзилась ему в глотку. Кто-то шлепнулся в слякоть, прижимая руки к лицу. Конан смутно осознал, что глаз этого человека болтается на нитке нерва, что задыхающийся от боли мужчина пытается вставить его на место.
