Неизвестность вызывала у меня чувство, схожее со жжением в желудке от слишком наперченной пищи, предвещавшее дальнейшие неприятности. Все, что у меня тогда имелось, – клочок бумаги, на котором было написано, что, будучи супругом Джастриякин Лонгпит из Вина, я должен как можно скорее явиться в бюро. Это было бесцеремонное требование, и никакой очевидной причины откликнуться на него у меня не было. Ни Джастрия, ни я не принадлежали к почитателям Фелли ни в настоящем, ни в прошлом. К тому же феллианство не являлось государственной религией, и Образец веры, как именовался его глава, никакого официального статуса не имел. Сам повелитель Мекате был менодианином, как и большинство, насколько мне было известно, его придворных и гвардейцев.
Тем не менее вызов оставил у меня неприятное чувство, и я не стал колебаться: я тут же отправился в Мекатехевен. Я даже взял с собой вниз на побережье селвера – что вызвало бы серьезное недовольство старейшин моего тарна, если бы они о том узнали, – чтобы добраться как можно быстрее. На спуск у меня все равно ушло два дня, и вот, наконец-то добравшись, я обнаружил, что бюро уже закрылось.
Так и случилось, что я сидел в зале гостиницы, прихлебывал свои мед и никакого внимания на других посетителей не обращал. Насколько было возможно, я старался отвлечься от того обстоятельства, что меня со всех сторон окружает мертвое дерево. Еще больших усилий стоило не замечать запахов: резкой вони угля, пропитавших все помещение ароматов перебродившего пальмового сока и пролитого вина; снаружи в помещение проникало легкое зловоние мангровых болот, мокрых парусов и плесени. Я смутно осознавал, что за столом в другом конце зала идет карточная игра, у дверей группа торговцев обсуждает сделки, а в дальнем углу сидит одинокая женщина… Ничего больше я не замечал: я мог думать – со смесью отчаяния, любви и раздражения – только о Джастрии. Что, ради широких синих небес, она натворила на этот раз?
– Еще меда, сир-путешественник? – Рядом с моим столом возник трактирщик с кувшином в руках.
Мне не полагалось приставки «сир», и я был уверен, что ему это прекрасно известно. Я покачал головой, рассчитывая, что теперь он просто уйдет.
Однако посетителей было мало, а трактирщик оказался разговорчив.
– Ты ведь только что с Небесной равнины, верно? – задал он риторический вопрос: как будто он не знал, что в конюшне стоит мой селвер, да и одет я был в тагард, а за поясом у меня торчал дирк.
Я кивнул.
– Должно быть, ты устал. Хочешь, я скажу жене, чтобы она подала тебе ужин?
– Я не голоден. – Я отмахнулся от него и задел свою кружку: она наверняка слетела бы со стола, если бы он ее не подхватил.
Аккуратно вернув кружку на стол, трактирщик сочувственно вздохнул.
– Ах, тебя мучают жара и влажность. Таковы вы все, жители Небесной равнины. – Он добродушно принялся вытирать пролитый мед.
– У тебя тут останавливаются другие жители Крыши Мекате? – удивленно спросил я. Немногие пастухи селверов рисковали спускаться на побережье. Еще бы: кому захочется добровольно терпеть ужасный климат, не говоря уже о грязи на улицах городов и ограниченности здешних жителей? Мы все были уроженцами Мекате, но пастухи с Небесной равнины и горожане и рыбаки, живущие на тропическом побережье, имели мало общего между собой.
– Горцы-то? Ну, бывает: приезжают продать шерсть селверов или заплатить налоги, – с намеренной неопределенностью ответил трактирщик, и я понял, что он не ожидал, что я пойму его слова буквально. Я подавил раздражение. Мы, жители Крыши Мекате, так полагаемся на запахи, что иногда бывает трудно приноровиться к неточностям и преувеличениям в разговорах горожан. Я и до сих пор делаю такие ошибки, так что жители побережья часто находят меня резким, даже грубым: их вежливая уклончивость кажется мне просто ложью.
Трактирщик, должно быть, принял мой вопрос за проявление желания поговорить – он наклонился поближе и, подмигнув, прошептал:
– Ты заметил красотку с Цирказе в углу?
Я, конечно, не обратил на нее внимания, но теперь, оглянувшись, понял, что трактирщик мне не поверит, если я в этом признаюсь.
Женщина, сидевшая в одиночестве за столом в углу, была поразительно красива: с золотистыми волосами и глазами того же цвета, что и сапфиры, которые мы иногда находим на берегах потоков у себя на Крыше Мекате. Единственным, что ее несколько портило, было отсутствие одной руки. Цирказеанка была в дорожной одежде, носившей следы пребывания в морской воде; от нее пахло солью, усталостью и еще чем-то, чего я не мог определить, но все перекрывал сильный аромат Духов. Это была какая-то разновидность тропических благовонии – шипр, пачули или нард… Я не мог сказать с уверенностью.
– И что же эта мечта моряка делает вечером одна в зале гостиницы? – продолжал трактирщик. – Вот что я хотел бы знать!
Я пожал плечами.
– Дела идут все хуже и хуже, – вздохнув, переменил тему трактирщик. Он придвинулся ко мне, и его кругленький животик уперся в крышку стола. – Это все священнослужи-телифеллиане виноваты. Они не одобряют выпивку. Они не одобряют игру в карты. Им не по вкусу музыка и танцы. Они не выносят шлюх и любителей заключать пари. Словом, они запрещают все, что может хоть чем-то порадовать человека. Ну, я бы и не возражал против этого, если бы они держали свои взгляды при себе, так нет: им непременно нужно заставить тех, кто их богу не поклоняется, чувствовать себя виноватыми, а уж своих единоверцев они за такое в тюрьму бросают. Дошло до того, что, когда феллиане заходят сюда пообедать, все пьянчуги разбегаются.
Я поразился. Когда я в последний раз был на побережье, до подобных крайностей дело не доходило.
Я, правда, стал гораздо меньше путешествовать с тех пор, как мы с Джастрией расстались, однако я оставался врачом, а некоторые растения и другие ингредиенты лекарств раздобыть на Небесной равнине было нельзя. Прибрежные леса Мекате, может быть, и тянулись узкой полосой, окаймлявшей нагорье, тонкой оборочкой между склонами и морем, но в них росло такое множество разных растений, что у ботаника дух захватывало, а врач мог собрать там бесценные сокровища. Поэтому я спускался с Крыши Мекате по крайней мере раз в год, или покупая нужные мне снадобья в лавках, или собирая растения в лесах. Я всегда старался сделать эти вылазки короткими: то, что я видел на берегах Мекате, неизменно разбивало мне сердце.
Трактирщик продолжал болтать:
– Вы, жители Небесной равнины, имеете голову на плечах. Вы ведь не поклоняетесь Фелли, верно?
Я покачал головой и даже фыркнул от одной мысли, что горцы, разводящие селверов, могут принять эту доктрину. Мы были слишком практичны и слишком довольны жизнью. О, проповедники-феллиане пытались проникнуть на наше нагорье со своими идеями, так же как и менодиане, но все они наталкивались на непробиваемую стену равнодушия и в конце концов отправлялись со своими представлениями о боге, грехе и загробной жизни куда-нибудь в другое место.
