— Ага… — вновь пробормотал дядюшка.
— Я слышу голос. Нежный, манящий голос. И вижу огонь. А в огне — лицо, черты которого мне никак не удается разглядеть.
Дядюшка покачал головой. В комнате стало совсем темно, струйка дыма за окном затерялась в ночи. Но костер все еще мерцал среди деревьев… или он был лишь в моем воображении?
Я кивнул в сторону окна.
— Этот огонь хорошо мне знаком, — сказал я.
— Что в нем необычного? Туристы всегда разжигают костры.
— Нет. Это — Костер Нужды.
— Что за глупости!
— Не глупости. Ритуал. Такой же, как праздник костров[1], но зажигают его только во времена великих бедствий. Это очень старый обычай.
Дядюшка отложил трубку в сторону и пристально на меня посмотрел.
— Скажи, Эд, сам-то ты понимаешь, что с тобой происходит?
— В психиатрии мое состояние называется манией преследования, — медленно произнес я. — Я… верю в то, во что никогда не верил. Мне кажется, кто-то пытается найти… нет… нашел меня и зовет за собой. Кто он? Не знаю. Что он хочет? Тоже не знаю. Но совсем недавно я понял еще кое-что… — И с этими словами я вновь взял в руки шпагу. — У меня бывают минуты, — продолжал я, — когда мозг мой… блуждает, и тогда что-то руководит мною как бы со стороны. В эти минуты я чувствую непреодолимое желание взять в руки шпагу — но не просто шпагу, а ту, единственную, которую я никогда не видел, но сразу узнаю. — Я усмехнулся. — И если я чуть вытащу эту шпагу из ножен, то задую Костер Нужды, словно свечу. А если я вытащу ее целиком, погибнет весь мир!
Дядюшка вновь покачал головой и после непродолжительного молчания спросил:
— Что говорят врачи?
— Я знаю, что они скажут, если я к ним обращусь, — угрюмо ответил я. — Сумасшествие. Если б я был уверен в том, что я сумасшедший, мне было бы легче на душе. Кстати, ты слышал, что вчера погибла одна из наших собак?
— Да, конечно. Старик Герцог. Видимо, его загрыз пес с соседней фермы.
— Или волк. Тот самый волк, который вчера ночью проник в мою спальню, остановился перед моей кроватью, вытянувшись во весь рост, словно человек, и отрезал прядь моих волос.
Там, за окном, огонь на мгновение вспыхнул и вновь пропал в ночи. Костер Нужды.
Дядюшка встал с кресла — я почти не видел его лица в наступившей темноте — и положил руку мне на плечо.
— Я думаю, ты болен, Эд.
— Ты думаешь, я сошел с ума. Что ж, возможно. И у меня есть предчувствие, что очень скоро я узнаю, прав ты или нет.
Я положил шпагу себе на колени, дядюшка вновь уселся в кресло. Долгое время мы сидели и молчали, глядя в окно.
Костер Нужды на севере продолжал гореть, не угасая. И хотя я не видел пламени, оно бушевало у меня в крови… опасно, страшно.
Я не мог уснуть. Нечем было дышать — жаркая духота летнего вечера накрыла меня, как одеялом. В конце концов я не выдержал и отправился в гостиную в поисках сигареты. Из открытой двери до меня донесся голос дядюшки:
— Все в порядке, Эд?
— Да. Никак не могу уснуть. Может, почитаю на ночь.
Я взял первую попавшуюся книгу, уселся в удобное кресло и зажег настольную лампу. Стояла мертвая тишина. Не слышно было даже плеска волн на пляже у озера.
Мне чего-то не хватало…
Рука снайпера в трудную минуту невольно ищет приклад несуществующего ружья. Мне тоже хотелось держать в руке… нет, не ружье, и даже не шпагу, а другое оружие, которым я пользовался раньше. На мгновение взгляд мой задержался на кочерге, стоявшей у камина, и я совсем было решил, что наконец-то понял, чего хочу, но ощущенье это прошло так же быстро, как появилось.
Книга оказалась популярным романом. Я быстро перелистывал страницы, почти не читая. Пламя продолжало бушевать у меня в крови, повелевая пульсом. Тело мое дрожало от непонятного возбуждения.
Поморщившись, я встал с кресла и поставил роман обратно на полку, пробегая глазами по корешкам. Повинуясь безотчетному чувству, я вытащил том, которым не пользовался уже много лет: молитвенник.
Он открылся в моих руках, и в глаза мне бросилась фраза:
«И упала с глаз людских пелена, и увидели они чудовище».
Я поставил молитвенник на место и вновь сел в кресло. Свет настольной лампы раздражал меня, и я ее выключил. В ту же секунду яркая луна озарила гостиную, и странное чувство ожидания чего-то вернулось ко мне с удвоенной силой. Мне показалось, в мозгу моем рухнул какой-то барьер.
Вложенная в ножны шпага лежала на подоконнике. Я посмотрел на небо в легких облачках, среди которых сверкала золотистым светом луна. Далеко-далеко виднелось слабое сияние — Костер Нужды все еще горел на болоте.
И он звал.
Золотистый квадрат окна притягивал с гипнотической силой. Я откинулся на спинку кресла, полузакрыв глаза; чувство опасности холодом сковало мой мозг. Много раз слышал я этот зов и до сих пор находил в себе силы сопротивляться ему.
Сейчас я не был уверен в себе так, как раньше.
Может, мои враги осмелели, срезав прядь волос с моей головы? Суеверие. Мне очень хотелось быть логичным, и тем не менее в глубине души я был убежден, что колдовство, связанное с прядью волос, — не пустая болтовня. После Суматры я перестал быть скептиком. И вопреки совету шамана, занялся изучением магии.
Я прочитал множество книг, в которых говорилось о волшебниках, оборотнях и демонах. И необычайно быстро все запомнил. У меня сложилось впечатление, что я повторил курс, который когда-то слышал, освежил в памяти сведения давным-давно мне известные. И в каждой книге — прямо или косвенно — упоминалось то, что сильно меня тревожило: темная сила.
Силу эту называли в фольклоре по-разному, как известными — Дьявол, Вельзевул, Люцифер, — так и малоизвестными именами: Кутчи — в Австралии, Тунья — у эскимосов, Абонсам — в Африке, Штраттели — в Швейцарии.
Я не стал заниматься изучением Дьявола — впрочем, у меня не было в этом необходимости. Почти каждый день снился мне один и тот же сон, и я твердо знал, что навеян он той самой темной силой, которая олицетворяет собой зло. Во сне я стоял перед золотистым квадратом света, очень испуганный и одновременно стремящийся к какому-то совершенству, которого я желал добиться любой ценой. И тогда внутри квадрата что-то начинало двигаться. Я знал, что следует исполнить определенный ритуал, прежде чем начнется церемония моего посвящения, но мне никак не удавалось избавиться от паралича, который, казалось, сковывал все мои члены.
Квадрат этот ничем не отличался от залитого лунным светом квадрата окна, перед которым я сидел. И тем не менее он был другим, — ведь я не испытывал чувства страха, глядя в него. А те звуки, которые я сейчас слышал, были мягкими, успокаивающими, похожими на женский убаюкивающий голос.
