А потом все пошли в подвал, в тир. Вместе с начальником тира, без которого не обходится практически ни одна серьезная пьянка (известное явление в конторе – напились и захотелось молодцам пострелять, а ведь в кабинете не разгуляешься). Женскому контингенту, естественно, к оружию прикасаться запретили; кривые, как турецкие сабли, еще застрелят кого ненароком. Содрогаясь, Борис вспомнил, как кто-то, он не помнил точно, кто именно, предложил повесить вместо обычных грудных мишеней портреты нынешнего руководства, и предложение было принято без излишних проволочек. Вспомнил, как радовался Рэм, угодив в глаз нынешнему премьеру, с удивлением вспомнив при этом, какие у него в этот момент были злые глаза. А потом пили опять.
Хотя, кроме мерзких воспоминаний, были и вполне нормальные, если не сказать даже – приятные. Вспомнил, что он довольно долго о чем-то беседовал с Эльгой, начальницей секретариата. О чем именно, неизвестно. Помнилось только, что не смотря на то, что Эльга была практически трезвой, а он, в свою очередь, пьян, как фортепьян, у них было полное взаимопонимание и со стороны Эльги не чувствовалось фальши человека трезвого, говорящего со смертельно пьяным. Такие вещи Борис чувствовал сразу. Эльга была ослепительно красива, умна не по годам (в двадцать три – начальник секретариата Управы – это явление) и по ней вздыхал ( кто – тайно, кто – открыто) весь холостой состав Управления.
С такими мыслями Борис, забрав у продолжающего хихикать вахтера свое служебное удостоверение, поднимался по лестнице на второй этаж, где располагался его отдел. Отдел по борьбе с экстремизмом и терроризмом. Подойдя к двери своего кабинет, он с удивлением обнаружил, что она была приоткрыта. "То ли забыл вчера закрыть, то ли уже кто-то тут",- подумал он. "Хотя кто тут может быть, кроме Рэма, кабинет-то у нас с ним на двоих?.."
С этими мыслями он вошел в кабинет. Внутри действительно оказался именно Рэм. Он сидел за своим рабочим столом и мрачно поглядывал в окошко, которое выходило во внутренний двор. На звук открываемой двери он резко обернулся и, увидев входящего Бориса, улыбнулся.
– Болеешь?
– Yes, господин гауптманн. – промямлил Борис.
– Ну, если уж гауптманн, то не yes, а ja. -продолжал улыбаться Рэм.
– Не умничай, без твоих комментариев тошно. – Борис плюхнулся на свой стул, который при этом издал такой звук, какой производит кошка, когда ей наступают на хвост.
– А в чем дело? – улыбка сползла с лица Рэма.
– А ни в чем.
– Ты что, из-за Элеоноры, что ли беспокоишься? Не бери в голову, бери метром… ну, ты понял! Она после всего так натрескалась, что сегодня вряд ли что помнит, а если и помнит, то Грибу уж точно не настучит. У самой рыло в пуху.
– Как это?
– Э, батенька, да вы вчерась были пьяны-с? И ничегошеньки не помните?
– Фрагментарно.
– Опосля того, как мы из тира поднялись назад, Элеонора подняла тост, который вкратце можно охарактеризовать как "…и чтоб нашим непосредственным начальникам досталось так же, как и мишеням…". Так что будет молчать в тряпочку.
– Да не боюсь я, что она Грибу настучит, что я ее по поводу мужа обскорбил! Что она, дура, сама гробить легенду, которую так долго и упорно создавала. Я боюсь, что она, гадина, подлости исподтишка делать будет, устало сказал Борис.
– Зае…м..м…м..мучается. У меня на нее компры – вагон и маааленькая тележка.
– Бум надеяться, – вздохнул Борис.
– Бум, бум. Забумкал! Ты мне лучше скажи – поправляться бум?
– Водка. Рюмка. Алкоголизм. Плохо.
– Ой ты, батюшки! И из чьих уст я сие слышу?
– Ладно, бум.
Рэм тут же достал из-под стола чуть-чуть початую бутылку водки и два стакана.
– Это, часом, не вчерашнее? – подозрительно спросил Борис.
– Обижаешь! Чтоб я, на опохмел и такую гадость! – Рэм налил сразу по пол стакана. Достал из сейфа пакет, в котором оказалось несколько маринованных огурчиков и махонькая баночка с чем то, поразительно напоминающим маринованные же грибочки. Предположительно – опята.
– Ну, вздрогнули! – Рэм гоготнул – Он сказал "поехали" и запил водой!
Вздрогнули. Как в очередной раз выяснилось, пить в одиночку, хоть бы и с похмелья, не только глупо, но и противно. Борис закусил огурчиком, предварительно запив пресловутой водой, подцепил на вилку, предусмотрительно протянутую Рэмом, грибок, и, с чувством глубокого удовлетворения в душе, задал вопрос:
– А почему я не наблюдаю наших стажеров?
– А сегодня вся контора их не наблюдает. Они все в подвале.
– На кой?
– Приехал какой-то (тут Рэм нецензурно выругался, применив при этом всего три буквы из кириллицы) из центра, демонстрирует куриозныя игрушки.
– ?
– Ну, новую спецтехнику от буржуинов привезли. Образцы. Вот он и деменструи…демонстрирует, у общем.
– И у целом?
– И там тоже.
– А ты чего не пошел?
– А на кой? Работать один хрен не дают, а не работать – что с этим барахлом, что без него – одна ерунда.
Рэм был прав. Работать действительно не давали. Миллион раз говорилось начальству – террористов – как грязи, только лови. Что взять бывшие братские республики, что – родное отечество. Как терроризм, так и экстремизм процветали, плодились и пахли. Но сверху хлопали по рукам по поводу и без, заставляя при этом заниматься такой рутиной, что волосья на головах у работников не то что дыбом вставали, а просто начинали, как рожь, колоситься и выпадать.
– А ты, кстати, чего сегодня, как птица-павлин – весь при параде?
– А я сегодня как бы в ответственного по отделу играю.
– Игра в ответственного – занятие тоже ответственное. К нему надо подойти со всей ответственностью.
– Не сломай язык! Наливай лучше. – засмеялся Борис.
– Лучше – это как? Больше чем по полстакана, что ли?
– Это в смысле – хорош мозги пудрить.
Дернули еще по разу. Борис наконец-то почувствовал, как отвратительная мутная зелень, стоявшая перед глазами с самого момента пробуждения, рассеивается и жизнь снова начинает обретать хоть какой-то минимальный смысл. "Работать с бодуна все-таки – препротивнейшая штука" – подумал он. Тут ему в голову пришла та самая мысль, которая крутилась в голове с того момента, как он вошел в кабинет, но которая никак не могла до этого обрести какую-либо форму. Он с удивлением посмотрел на Рэма и спросил:
– Кстати о птичках…
– О птицах-павлинах?
– О них, родных. Ты сам то чего в воскредельник притащился? Я то – ладно, партия сказала – надо, комсомол ответил – есть. А ты чего тут вымораживаешь?
Ответ был – лаконичен до основания:
– Супружница.
Так. Рэмова Инга была – тот еще подарочек. Но с другой стороны – сам.. и. т. д.
