Рассчитывает ли на нее Аспен?
Я покосилась на Максона. В его печальном взгляде мне почудилась зависть. И я не удивилась. Как-то я призналась Максону, что у меня был роман. У него тогда сделался такой вид, будто его лишили чего-то, будто он не верил в то, что способен кого-то полюбить.
Узнай он, что я тогда и Аспен сейчас говорили об одном и том же романе, это, без сомнения, убило бы его.
— Напиши ей поскорее, — посоветовал Максон. — Чтобы не забывала.
— Да где они ходят? — пробормотал Аспен и вышел из комнаты, ничего не ответив на слова Максона, словно и не слышал их.
Максон проводил его взглядом и снова повернулся ко мне:
— До чего же я никчемный. Тебе помочь ничем не могу, так решил хотя бы попытаться помочь ему. Мы с тобой оба обязаны ему жизнью. — Максон покачал головой. — Но, похоже, я только его расстроил.
— Просто мы все переволновались. Ты не сделал ничего плохого, — заверила я его.
Он невесело засмеялся и опустился на корточки рядом с моей постелью:
— Ты лежишь здесь, истекая кровью, и при этом не я тебя утешаю, а ты меня. У тебя нет никакой логики.
— Если когда-нибудь решишь написать мне любовное письмо, я бы на твоем месте начала его именно с этого, — пошутила я.
Он улыбнулся:
— Что мне сделать, чтобы тебе было полегче?
— Подержать меня за руку. Только не сжимай слишком крепко.
Максон бережно обхватил пальцами мою ладонь, и хотя боль слабее не стала, мне было приятно чувствовать его прикосновение.
— Этого ты вряд ли дождешься от меня. Я имею в виду любовного письма. Всеми силами я стараюсь избегать неловких положений.
— Значит, ты не умеешь планировать войны, отвратительно готовишь и отказываешься писать любовные письма, — поддразнила его я.
— Совершенно верно. Перечень моих изъянов растет на глазах.
Он поскреб пальцем мою ладонь. Я была очень благодарна ему за возможность отвлечься.
— Ничего страшного. Я продолжу догадываться о твоих чувствах, раз уж ты отказываешься писать мне записки. Сиреневыми чернилами. И с сердечками над «й».
— Да, именно так они бы и выглядели, — с притворной серьезностью сказал он. Я хихикнула, но боль в руке немедленно вернулась с новой силой, и я умолкла. — Впрочем, не думаю, что тебе приходится догадываться о моих чувствах.
— Ну, — начала я, и горло у меня перехватило от волнения, — вообще-то, ты ни разу не говорил мне о них вслух.
Максон открыл было рот, чтобы возразить, и осекся. Потом возвел глаза к потолку, воскрешая в памяти историю наших отношений и пытаясь вспомнить, когда говорил мне, что любит меня.
Когда мы с ним были в убежище, на мысль об этом наводило буквально все. Это чувство проскальзывало в десятках романтических жестов, сквозило в каждой искусно построенной фразе… Но прямого признания так и не прозвучало. Я так и не дождалась от него этих слов. Будь они произнесены, я запомнила бы их, я никогда не усомнилась бы в его чувствах и нашла бы в себе мужество признаться ему в своих собственных.
— Миледи? — послышался из-за двери голос Энн, а в следующее мгновение показалось и ее встревоженное лицо.
Максон отступил назад и выпустил мою руку, освобождая место.
Энн цепким взглядом окинула мою рану и осторожно коснулась ее, пытаясь оценить серьезность положения.
— Нужно наложить швы, — постановила она. — И боюсь, у нас нет обезболивающего.
— Ничего страшного. Делай, что нужно, — сказала я.
В ее присутствии я мгновенно почувствовала себя спокойней.
— Пусть кто-нибудь принесет кипятку, — распорядилась Энн. — В аптечке должен быть антисептик, но кипяток тоже понадобится.
— Я сбегаю. — У двери стояла Марли. На ее лице было написано беспокойство.
— Марли! — вырвалось у меня, прежде чем я успела спохватиться.
Мэллори! Ну конечно! Не могли же они с Картером скрываться под носом у короля под своими подлинными именами.
— Я быстро, Америка. Держись.
Она поспешила прочь, но при мысли о том, что она будет рядом, я испытала огромное облегчение.
Энн, для которой появление Марли явно стало потрясением, вытащила из аптечки иголку с ниткой. Меня очень поддерживала мысль о том, что почти вся моя одежда была сшита Энн. С рукой у нее навряд ли возникнут трудности.
Не успела я и глазом моргнуть, как Марли уже вернулась с кувшином, от которого шел пар, ворохом полотенец и флакончиком с янтарной жидкостью. Кувшин и полотенца она оставила на комоде и принялась откручивать крышку флакончика.
— Это от боли. — Она приподняла мою голову, чтобы я могла сделать глоток.
Содержимое флакончика обожгло горло, и я закашлялась, пытаясь проглотить его. Марли заставила меня сделать еще один глоток. Давясь, я кое-как подчинилась.
— Я так рада, что ты здесь, — прошептала я.
— Я всегда рядом, Америка. Ты же знаешь. — Она улыбнулась и впервые за все время нашей дружбы показалась мне старшей из нас двоих, такой хладнокровной и уверенной. — Куда тебя опять понесло?
Я состроила гримасу:
— Мне казалось, это хорошая идея.
На ее лице отразилось сочувствие.
— Америка, ты просто кладезь дурацких идей. Благородных намерений, но при этом безумных идей.
Она, разумеется, была права. Мне давным-давно пора было поумнеть. Но само ее присутствие каким-то образом делало всю эту историю не такой ужасной.
— Как у вас тут со слышимостью? — поинтересовалась Энн.
— Все в порядке, — отозвался Аспен. — Стены достаточно толстые.
— Это хорошо, — кивнула Энн. — Так, теперь все выходите в коридор. Мисс Марли, мне понадобится место, но вы можете остаться.
— Я не буду лезть под руку, Энн, — кивнула Марли.
Первым вышел Эйвери, следом за ним Аспен, а последним — Максон. Выражение его лица напомнило мне о том дне, когда я рассказала ему, что мне не раз приходилось голодать: печаль от осознания этого факта и невозможность ничего с этим сделать.
Дверь захлопнулась, и Энн проворно взялась за дело. Она уже подготовила все необходимое и взяла у Марли флакончик.
— Вам нужно это выпить, — приказала Энн.
Я собралась с духом. Мне пришлось несколько раз отрываться от горлышка и вновь прикладываться к нему, потому что меня душил кашель, но я все-таки смогла влить в себя достаточное количество снадобья. Во всяком случае, Энн оно устроило.
— Вот, возьмите. — Она протянула мне маленькое полотенчико. — Будете закусывать его, когда станет больно. — (Я кивнула.) — Швы накладывать не так больно, как чистить рану. Я даже отсюда вижу грязь, так что чистить придется тщательно. — Она снова вздохнула и покосилась на рану. — Шрам все равно останется, но я постараюсь сделать его поменьше. На время мы пришьем к вашим платьям свободные рукава, чтобы было незаметно. Никто ничего не заподозрит. И поскольку вы были с принцем, я ни о чем не стану вас спрашивать. Не знаю, что вы делали, но буду верить, что это было что-то важное.
— Именно так я и считаю, — сказала я, хотя теперь не была уже в этом уверена.
Она намочила полотенце и поднесла его к ране:
— Готовы?
Я закусила свое полотенчико, надеясь, что оно заглушит мои крики. Те, кто стоял за дверью, наверняка должны были их услышать. Оставалось лишь надеяться, что они будут единственными. У меня было такое чувство, будто Энн тыкала в каждый нерв в моей руке. Марли держала меня, чтобы я не дергалась.
— Скоро все закончится, Америка, — пообещала она. — Думай о чем-нибудь хорошем. Думай о своей семье.
Я пыталась. Я силилась думать о смехе Мэй или о папиной понимающей улыбке, но не могла. Каждая новая волна боли заслоняла эти мысли.
Господи, как Марли только пережила порку?
Покончив с очисткой раны, Энн принялась накладывать швы. Она была права: зашивать было терпимей. Не знаю уж, потому что и в самом деле было менее болезненно или потому что наконец начало действовать снадобье, которое они мне дали. Все вокруг стало каким-то расплывчатым.
Потом все вернулись обратно в комнату и разом заговорили о чем-то. Стали обсуждать, кому нужно остаться, кому лучше уйти, что мы будем говорить утром… Кучу разных вещей, до которых мне не было дела.
В конце концов Максон подхватил меня на руки и понес в мою комнату. Я с трудом удерживала голову, но так было легче слышать, что он говорит.
— Как ты себя чувствуешь?
— У тебя глаза цвета шоколада, — пробормотала я.
Он улыбнулся:
— А у тебя — цвета утреннего неба.
— Можно мне воды?
— Конечно. Сколько угодно, — пообещал он. — Так, понесли ее наверх, — сказал он кому-то еще.
Я уронила голову и уснула, убаюканная его шагами.
Проснулась я с головной болью. Застонав, потянулась потереть виски и тут же вскрикнула, потому что движение отозвалось острой болью в руке.
