Я не альтруист. Я никогда даже не притворялся альтруистом. Просто сейчас это был единственный способ обеспечить вменяемость хотя бы одного из нас. Я закрыл глаза, на ощупь нашел плечо Олега и вцепился в него. А потом зачерпнул внутри себя столько силы, сколько смог, и вбросил ее в Селиверстова, пользуясь собственной рукой, как переходником. Рашид в таких случаях обходился без прикосновения, но у меня так никогда не получалось. Если совсем честно, у меня вообще этот трюк получался не всегда.
Но в этот раз повезло. Голова слегка закружилась, но в остальном все было нормально.
— Что… это? — ухитрился выдавить Олег. Он все еще стоял на коленях, и зрачки у него были расширены, но потребовать, чтобы я ввел его в курс дела, это ему не помешало. Если бы у меня оставались силы на хоть какие-нибудь эмоции, я бы гордился им, ей-богу.
— Что ты видишь? — спросил я, почти не разжимая губ. С мокрых волос по моему лицу стекала вода и кружка валялась на полу. Я мог протянуть руку и коснуться ее. Она была реальной.
— Они ползут, — прошептал Олег. — Боже, они ползут сюда! Сделай что-нибудь!
Не то чтобы существование зомби было для него тайной. Невозможно больше десяти лет работать в отделении милиции и ни разу не наткнуться на поднятого мертвеца. Пару раз он даже скидывал мне наводки на строительные площадки, где предположительно использовался труд мертвых людей. У него не было возможности прикрывать такие лавочки — не того полета птица. Но у меня была. В последний раз нам с Рашидом хватило получаса, чтобы уложить всю строительную бригаду, пока прораб — единственный живой человек за забором — ходил обедать.
Когда он вернулся, его ждал большой сюрприз.
Вот только Рашид, лучший и самый сильный из всех нас, на этой вылазке здорово перенапрягся и на следующий же день ушел в запой. У себя на Белорусской он с тех пор не появлялся. Когда Лиза наконец дозвонилась до него, Рашид спел ей о том, как холодно зимой маленькой елочке, а потом сказал, что простудился, и попросил подменить его. На неделю. Может быть, на две. Он позвонит, когда ему станет лучше.
— Олег, успокойся, — сказал я. — Они не видят тебя.
Олег схватил меня за руку. Его трясло. Сейчас он был как маленький мальчик, позволивший маме убедить его в том, что монстров не существует, выключить свет в комнате и закрыть дверь в коридор. Храбрый маленький мальчик, вдруг увидевший, как Бука на самом деле выходит из шкафа.
— Я чувствую это, — прошептал он. — Он убил их, Кирилл. Он убил их совсем, так, как будто они никогда не рождались. Как я это чувствую?
Это растерянное, беспомощное выражение странно смотрелось на его лице. Олег Селиверстов никогда ничего не боялся и даже осторожничал крайне редко. При его появлении сами собой прекращались драки и доставались паспорта, буйные алкаши трезвели, а зарвавшаяся шпана превращалась в кучку малолетних идиотов. Он был выше меня на полголовы и почти вдвое крупнее. Может быть, в этом и крылась его слабость. Привыкнув быть самым сильным парнем, он не знал, что делать со страхом, нахлынувшим на него.
— Ты чувствуешь то же, что и я, — ответил я. — Постарайся не обращать на это внимания, потому что мы ничем не можем помочь. Это нереально.
Меня прервал сдавленный всхлип. Не глядя, некромант протянул руку и за волосы выволок из коридора некрасивую, очень худую женщину. Еще живую, но словно обколотую успокоительным. Ее белая дубленка была измазана кровью, а на правой щеке темнел тонкий разрез. Женщина поскуливала от страха, но не делала попыток вырваться.
Шестая. Здесь было убито шесть человек.
В правой руке он держал длинный обоюдоострый нож с черной костяной ручкой. Ритуальный нож для жертвоприношений. У меня тоже такой был. Он валялся под ванной, и я ни разу им не пользовался. Коротким, привычным движением человек в зеленом дождевике перехватил женщине горло, и кровь забрызгала его ботинки.
— En, Magister male, Dominus, ego tibi, — произнес он. — Responde! Da quod vis!
Против своей воли я шевелил губами, беззвучно повторяя за ним слова. Внутри у меня все дрожало, словно я был собакой, внезапно услышавшей голос давно потерянного хозяина.
Встать и идти искать его!
Бросить всю ту лабуду, на которую я потратил так много времени!
Это было так очевидно, что даже странно — как я не понял этого раньше. Наконец-то я нашел того, кто позволит мне больше ни о чем не беспокоиться. Быть жертвой и жаловаться на то, как сложилась твоя судьба, намного легче, чем жить свою жизнь самому.
И вот тогда я испугался всерьез. Никогда раньше мне не приходилось встречаться с таким уровнем силы. Кровососы с их примитивной вампирьей химией могут отойти и нервно покурить в сторонке.
— Что ты делаешь? — спросил Селиверстов, с ужасом глядя на меня.
Я знал, как сейчас выгляжу. Занятия некромантией никого не делают привлекательнее, но это было сильнее меня. Мораль? Принципы? Осознанный выбор? Все эти стены, которые я выстраивал в течение долгих лет, были слабой защитой от инстинктов. Чувствовать мертвых, владеть ими, бездной взывать к бездне — это было единственным, что я умел делать действительно хорошо. Мне противно было признавать это, но у нас с человеком в зеленом дождевике было много общего. Внутри нас обоих жила тьма. Именно она позволяла нам говорить с мертвыми. Он мог топить котят, а я — тушить горящий дом. Но воду мы брали из одного и того же колодца.
Просто он позволил себе стать по-настоящему плохим парнем.
Если всего увиденного мной раньше оказалось бы мало для того, чтобы я возненавидел его, то вот это стало бы последней каплей.
— Sic jubeo, hoc absolvero, — произнес он, и в комнате поднялся ветер.
Я не знал, как еще можно назвать это. Ветер танцевал, пятная стены красным, выдавливая на пол алое и коричневое, похрустывая и влажно чавкая. Он прошел сквозь меня, как вода проходит сквозь песок, и я знал, что он почуял мое присутствие, просто не счел это важным. Меня качал мертвый ветер, в котором были боль, и страх, и власть, и несвобода. Я стал его частью, и ничто иное меня уже не интересовало. Чертова тварь!
— Magnus vis, volo, — завывал человек в дождевике.
Не знаю, кто преподавал ему латынь, но она была хуже моей. Значительно хуже. Гордыня — грех? Безусловно. Но иногда она может оказаться единственным спасательным кругом, до которого ты сумеешь дотянуться.
— Валим. — Я едва мог пошевелить губами, но Олег услышал меня.
Олег распахнул входную дверь пинком и, кажется, выбил замок. Он выволок меня из квартиры за шкирку, как котенка. Уже на лестнице я выскользнул из собственной куртки и рванул вперед, мечтая оказаться как можно дальше отсюда. Потом впечатался мордой в чью-то обтянутую дерматином дверь, и тут меня все-таки вывернуло. Трехзвездочным киновским коньяком.
