Потом Фаун снова уснула, а проснувшись, увидела, что Даг сидит за кухонным столом, мрачно разглядывая остатки своего протеза.
– Сможешь ты его починить? – заплетающимся со сна языком спросила Фаун.
– Боюсь, что нет. Этого одной рукой не сделаешь, даже если бы у меня были инструменты. Все швы разошлись, а чашка, охватывавшая запястье, треснула. Даже Дирле будет не под силу привести все это в порядок. Когда доберемся до Глассфорджа, придется найти шорника и резчика по дереву.
Глассфордж... Стоит ли ей туда стремиться, когда причина ее бегства из дому так неожиданно исчезла? Жизнь Фаун так резко и так быстро менялась за последние дни, что она уже ни в чем не была уверена. Фаун отвернулась к стене и прижала кирпич – судя по тому, каким он был теплым, Даг еще раз сменил его, пока она спала – к своему ноющему опустевшему животу.
За прошедшие недели младенец был для Фаун источником страха, отчаяния, стыда, изнеможения и тошноты. Ребенок еще не начал шевелиться, хотя каждую ночь Фаун засыпала, ожидая ощутить толчки, о которых так много слышала. Ей было странно думать о том, что зтот случайно встреченный человек со своими непонятными дарованиями Стража Озера лучше, чем она сама, ощутил коротенькую жизнь ее малышки. Мысль об этом была мучительна, и тепло кирпича, к которому Фаун прижалась лбом, не помогало.
Фаун перевернулась на другой бок, и ее взгляд упал на ножны, которые лежали рядом с ее пуховым ложем. Уцелевший нож с синей рукоятью так и оставался в ножнах, куда она его сунула. Другой же – зеленая рукоять и обломки костяного лезвия – был, похоже, завернут заново: в кусок вышитой ткани, позаимствованной, наверное, из корзины для шитья, с неуклюже завязанными Дагом концами. Тонкое полотно, хоть и мятое и рваное, было явно когда-то драгоценностью, предназначенной для гостей.
Подняв глаза, Фаун заметила, что Даг следит за тем, как она рассматривает обломки ножа. Лицо его снова лишилось всякого выражения.
– Ты говорил, что расскажешь мне и о ножах тоже, – сказала Фаун. – Ведь не любой же кусок кости может убить бессмертного Злого.
– Нет... конечно, нет. Разделяющие ножи – самые сложные из наших... инструментов. Создать их удается дорогой ценой.
– Ты, наверное, снова скажешь мне, что в них никакой магии нет.
Даг вздохнул, подошел к Фаун и уселся на полу, скрестив ноги. Ножны он задумчиво вертел в пальцах.
– Это человеческая кость, верно? – тихо спросила Фаун, глядя на него из-под ресниц.
– Да, – рассеянно ответил Даг, потом пристально посмотрел на девушку. – Понимаешь, у дозорных уже бывали неприятности с крестьянами из-за разделяющих ножей. Непонимание... Мы научились не говорить на эту тему... но ты заслужила... Есть причина, почему ты должна знать. Я могу только просить тебя потом никому об этом не рассказывать.
– Совсем никому? – удивленно спросила Фаун.
Пальцы Дага дрогнули.
– Все Стражи Озера знают. Я имею в виду чужаков... крестьян. Хотя в данном случае... ну, до этого мы еще дойдем.
Похоже, кружным путем. Фаун нахмурилась: уж очень не похоже это было на его обычное прямодушие.
– Хорошо.
Даг глубоко вздохнул и распрямил спину.
– Годится кость не любого человека... только наших, Стражей Озера. Не крестьянина и уж тем более не похищенного крестьянского ребенка, понимаешь? Взрослого... иначе кость не будет иметь достаточной длины и крепости. Бедра, иногда плечи... Поэтому на свои погребальные обряды мы чужих не зовем. Некоторые самые чудовищные слухи рождались как раз, когда кто-то чужой случайно видел... Мы не людоеды, можешь мне поверить!
– О таком я и не слышала.
– Могла бы и услышать...
Фаун видела, как режут коров и свиней, так что могла себе все представить. Перед ее мысленным взором возникли длинные ноги Дага... нет!
– Некоторые неприятные моменты неизбежны, но мы все делаем достойно, соблюдая обряды, потому что каждый знает, что следующим может оказаться он сам. Не все Стражи Озера жертвуют свои кости – такого количества не требуется, да и не все подходят. Некоторые Стражи Озера умирают слишком старыми или слишком молодыми, их кости слишком тонкие или хрупкие. Я собираюсь предложить свои, если умру достаточно молодым.
От такой мысли Фаун ощутила комок в животе, не имевший ничего общего с тем, что вызывало схватки...
– Ох...
– Но так получают только сам нож – это первая часть подготовки. Вторая часть, благодаря которой становится возможным поделиться смертью со Злым, – это когда его заряжают. – Быстрая обнадеживающая улыбка, промелькнувшая на лице Дага, не отразилась в его глазах. – Мы заряжаем его смертью – жертвенной смертью одного из нас. При изготовлении на нож накладываются узы, он соответствует тому, кто должен его зарядить, так что это очень личное оружие, как ты понимаешь.
Фаун приподнялась, полная внимания и все более обеспокоенная.
– Продолжай.
– Если ты – Страж Озера, собирающийся подарить свою смерть ножу, и ты умираешь – от смертельной раны в бою или дома от болезни, – то ты сам, или чаще твой друг или родич, должен вонзить разделяющий нож тебе в сердце.
Губы Фаун приоткрылись.
– Но...
– Да, это смертельный удар. В том-то и смысл.
– Ты хочешь сказать, что в ноже поселяется душа человека?
– Ах, не душа! Я так и знал, что ты спросишь об этом! – Даг запустил руку в волосы. – Еще одно крестьянское суеверие. Столько неприятностей из-за них... Даже наш Дар ничего не говорит нам о том, куда души людей отправляются после смерти, но уверяю тебя: в ножах они не поселяются. Только умирающий Дар... смертность. То, что говорят Стражи Озера о богах... – начал Даг, но оборвал себя: – Впрочем, не важно...
А вот этот слух до Фаун доходил.
– Люди говорят, что вы не верите в богов.
– Нет, Искорка. Совсем наоборот. Но сейчас речь не о том. Этот нож, – Даг показал на клинок с синей рукоятью, – мой собственный, связанный с моим Даром. Он особый. Кость для него мне завещала женщина по имени Каунео, погибшая в бою со Злым на северо-западе от Мертвого озера. Двадцать лет назад. Мы опоздали обнаружить тварь, и она выросла очень сильной. Тот Злой не нашел достаточно людей в глуши, но он нашел волков, так что... Другой нож, тот, которым ты вчера воспользовалась, был ею заряжен, принял ее Дар. Кровь ее сердца оросила его. Кость для него Каунео получила от своего дяди... Я с ним никогда не встречался, но он в свое время был знаменитым воином. Звали его Каунеар. Ты, наверное, не успела этого рассмотреть, но его имя и его проклятие Злым было выжжено на том клинке.
Фаун покачала головой.
– Проклятие?
– По его выбору, раз кость была его. Ты можешь распорядиться, чтобы изготовители ножа поместили на него любые подходящие слова. Некоторые люди пишут на своих ножах признания в любви тому, кто нож унаследует. Иногда встречаются и совсем злые шутки... Каждый решает сам. Надписей на самом деле две: одну заказывает жертвующий кость, другую – тот, кто заряжает нож своей смертью; это делается уже после того, как нож получит Дар... если выпадает шанс.
