Брок сказал, что плетение ошейника несложное, взято с небольшими дополнениями из общей практики. А основы некромантии, как и многих других дисциплин, преподают на всех отделениях. Некоторые изучают предмет факультативно, для себя… Еще недавно я удивилась бы: зачем кому-то факультатив по некромантии? Теперь знала — чтобы плести ошейники на зомби, надевать их на живых людей и заставлять тех сжигать себя вместе с вещественными доказательствами.
Но зачем Рысь ходил к некромантам?
Либо преступник беспечен, либо…
Оливер говорил, что библиотекарь, скорее всего, не ставил целью убить Норвуда. Огонь должен был уничтожить формуляры и след поводка. Облитая маслом бумага сгорела бы наверняка, но с ошейником не было никаких гарантий. Мог ли спланировавший все маг предположить, что подчиняющее плетение не удастся скрыть? Мог. Должен был. Тогда знающие поймут, что заклинание из арсенала мастеров смерти, а если к тому же выяснится, что Рысь бывал в их учебном корпусе… Любой мог зайти в разгар дня на отделение некромантии, остановиться на лестничном пролете, дождаться парня, задать несколько вопросов или взять у того копии протоколов — это не вызвало бы подозрений: мы в академии, тут то и дело передаются из рук в руки книги, конспекты и шпаргалки, а студенты гоняются за преподавателями и отлавливают тех в самых неожиданных местах, чтобы всучить несданную в срок контрольную…
Библиотекарь — преподаватель?
Почему бы нет?
Он мог стать кем угодно, переписав свою судьбу. Лордом-канцлером или фавориткой короля — зависит от пола и амбиций. Самим королем? Вряд ли. Все-таки древняя династия, законность и очередность престолонаследия проверяются магами крови, а сам трон — артефакт, на котором усидит лишь истинный монарх, и я сомневаюсь, что изменения проникли вглубь веков и затронули мировую историю, иначе кровавые буквы украшали бы каждое здание в стране, а реакция природы не ограничилась бы почерневшими розами. Но высокое положение библиотекарь при желании себе обеспечил бы. А он остался в академии.
В качестве кого?
Кем желал стать простой библиотекарь?
Старшим библиотекарем?
Главным архивариусом?
Или реализовать давнюю мечту неудачника-аспиранта или завалившей последнюю сессию студентки и сделаться заслуженным профессором… чего?
— Элизабет.
— Да, я думаю…
— Я спросил, не хотите ли вы сделать перерыв на чашечку чая?
Хотела. Чая. И чтобы Брок с инспектором ушли.
Крейг вздыхал сегодня чаще обычного, терзал свой многострадальный платок и совсем не смотрел в мою сторону, не отводил глаз, а просто не замечал, словно и впрямь расценивал меня как обычную стенографистку.
Брок наоборот — глядел, почти не отрываясь. Размышлял, наверное, на чтобы использовать кровь одобренной единорогом девственницы. Сначала меня это раздражало, а потом я вспомнила, что этому иссушенному старику совсем недолго осталось, и он прекрасно знает об этом. Знает и продолжает жить. Каждое утро он просыпается и идет на работу в исследовательский корпус, игнорирует сочувствующие взгляды коллег, а на вопрос о самочувствии, если какому-то болвану придет в голову брякнуть такое, наверное, отвечает с ухмылкой: «Не дождетесь!». Сейчас у него новое развлечение — он член чрезвычайной комиссии, расследует самое невероятное в истории академии, а то и всего мира преступление. А если некая девица не пожалеет пары унций крови, он, быть может, успеет совершить очередное открытие, пусть не особо значимое для науки, но нужное ему самому как знак того, что он все еще жив и не собирается сдаваться.
Мне стоило бы вдохновиться его примером, но вместо этого я еще сильнее ощутила, насколько слаба и беспомощна даже в сравнении с умирающим стариком.
Змееподобный мистер Адамс, принесший поднос с чаем, и тот, казалось, смотрел на меня с жалостью. Потому что я и была жалкой. А когда ректор с инспектором, словно между делом, решили просветить меня относительно дополнительных мер безопасности, едва не расплакалась. Какой толк в том, чтобы меня защищать? От меня самой какой толк?
Но слезы не потекли из глаз. И в этом не было ничего хорошего. Я помнила это состояние: бессилие, невозможность что-либо изменить… нежелание что-либо изменять… отрешенность, апатия… Хочется забыть и забыться. Самоустраниться от всех проблем. Исчезнуть вместе с ними… или вместо них — какая разница? В прошлой жизни мне это было не дано, в этой могло получиться, и — самое ужасное — меня почти уже не пугали подобные перспективы.
С этим нужно было что-то делать.
Взять себя в руки, встряхнуться.
Я знала один способ, должен был сработать. Слушала Оливера, рассказывающего о системе наблюдения, сигнальной сети и скрытых щитах, которые активируются, если против меня будет направлены потенциально опасные заклинания, а мыслями была уже на ринге с Саймоном. Не вышло с единорогом — повезет со Стальным Волком. Собью костяшки в кровь, пропущу несколько ударов — хорошо. Боль отрезвляет. Возвращает способность чувствовать.
Да, это определенно поможет.
— Элизабет, у вас ведь назначена тренировка с мистером Вульфом?
Показалось, ректор прочитал мои мысли, и я вздрогнула, ощутив себя застигнутой на месте преступления.
— Да, — выговорила тяжело.
— Он, наверное, не смог вас предупредить или забыл. У старшекурсников сегодня практика за пределами академии, вернутся поздно.
Виски свело холодом, руки предательски затряслись.
Ну, что за день такой? Почему? Словно кто-то намеренно испытывал меня на прочность и не останавливался, не понимая, что я давно уже провалила экзамен…
— Значит, найду, чем еще заняться.
Возможно, не скажи я этого, Оливер предложил бы мне задержаться. Мы выпили бы еще по чашке чая, поболтали бы о чем-нибудь отвлеченном — иногда нам это удавалось…
Но я сказала. И улыбку выдавила. И не повернула назад, когда уже в приемной меня догнала фраза: «Увидимся после выходных, мисс Аштон».
О приближающихся выходных я забыла.
Два дня, о которых мечтают все студенты академии, кроме меня.
Два дня без занятий, без посещения лечебницы, без встреч с Оливером, без тренировок с Саймоном.
Без насмешек Грина и без единого шанса на визит к единорогу.
Два дня, которые я должна пережить.
Потом станет легче.
Всего два дня — такая мелочь.
Была бы.
Если бы не пошел дождь…
Он настиг меня на полпути к общежитию. Первая капля, тяжелая и холодная, будто в издевку ударила по носу, вторая скатилась невыплаканной слезой по щеке. Третья, четвертая… А потом кто-то наверху отвинтил до упора кран, одинокие капли сменились сплошными потоками, и лужи вокруг пузырились, предупреждая, что это надолго…
