– Воров? – нервно переглянулись Оболенский и домулло.
– Говорят, он украл этого осла из конюшен самого султана!
Оставалось лишь развести руками – шах и мат… или в основном мат…
Мы всегда в ответе за тех, кого и так далее…
Телеведущий канала «Культура»
Потом Лев говорил мне, что первоначально он просто предложил Ходже оставить всё как есть и сматывать на фиг удочки, их и так уже везде ищут. Башмачник сам везде виноват (не говоря уж о том, что бросил их, как распоследняя крыса!), а Рабинович – умный ослик, и сумеет сбежать самостоятельно, прокопав подземный ход или сделав из подручных средств любительский дельтаплан. Ахмед, при недостатке улик и хорошем адвокате, отделается десятком воспитательных плетей и устным внушением.
Ему же (в смысле не Ахмеду, а Оболенскому) давно пора домой, в лоно семьи, в своё время, а Бабудай-Ага, шляющийся неизвестно где, наверняка уже проспался после вчерашнего и набирает новых гастарбайтеров в солнечном Узбекистане (кстати, в какую это сторону?), значит, там мы его и найдём…
– Не мы, а ты. Только ты, ибо я остаюсь в Коканде и спасу нашего недалёкого товарища вместе с моим возлюбленным осликом, – спокойно ответствовал бывший визирь. – Я выслушал тебя, о порывистый и упорный в заблуждениях, и не могу не признать твоей правоты. Но наш султан не любит долгих судов – Ахмеда могут обезглавить уже завтра. Поэтому Багдадский вор пойдёт красть у джинна собственное счастье, а герой народных анекдотов – восстанавливать попранную справедливость…
– Ходжа, ты порой такой праведный, аж тошно!
– Сам себе удивляюсь, – важно подтвердил домулло. – Ну, так не стой столбом, который помечают все уличные собаки, а поспешим. Во-первых, нам надо вернуть в город Аслан-бея…
– Этого психа с длинной саблей и скособоченным носом?! Он же меня терпеть не может!.. А менее самоубийственного плана у тебя нет? – обречённо перестраховался Лев.
– Просто доверься мне!
– Ага, с этой фразы обычно и начинаются все наши проблемы…
…Ну, собственно у меня лично проблемы начались раньше. Если кто не помнит, то первое издание истинных приключений Багдадского вора, моего друга Льва Оболенского, было встречено в штыки русофильско настроенной частью читающего населения России. Ей-богу, отзыв «похотливый пьяница» был самым мягким!
Лев был готов двадцать раз посыпать голову пеплом за то, что природа создала его таким, не оправдав чаяний «национал-демократов», а потом выйти на улицу и вразумлять промеж глаз каждого «патриотически» настроенного идиота! Нет, тот факт, что «сколько людей, столько и мнений», он принимал безоговорочно. Его лишь искренне изумляло и бесило, что ему, Багдадскому вору, главному герою всего повествования, как раз таки и не дают высказаться! Он рассказал всё как есть, не скрывая о себе ни хорошего, ни плохого. А ему не поверили! Более того, сочли персонажем карикатурным и вымышленным!
О боже, если бы у моего друга не была легко отходчивая, истинно русская душа – мы бы никогда не узнали о его втором пришествии. Звучит несколько помпезно, но в летописях восточных историографов о нём говорили именно так: «На тихий и благословенный Коканд карой небесной обрушилось второе пришествие бесчинного Багдадского вора»…
…Весь остаток дня Лёва-джан посвятил планомерному нарушению восьмой заповеди – воровству! Он крал всё, повсюду и почти у всех (исключая, естественно, бедняков), а ушлый Ходжа, носясь по следам его подвигов, сколачивал экстремистско настроенную делегацию к султану.
Сознательные и обеспеченные граждане логично поддержали эту акцию, ибо каждый исправно платил налоги и уже имел что рассказать. В результате факт наличия в беззащитном городе легендарного преступника современности начал резко обрастать самыми нелепыми слухами, принимая воистину чудовищные формы.
– Вай мэ, правоверные! Этот сын шайтана украл у меня всё – весь караван в сорок два верблюда, гружённых китайским шёлком, бязью и киноварью, пятнадцать ахалтекинских лошадей, восемь охранников, беременную самку гепарда, кальян и левую туфлю… Как я босой вернусь к двадцати восьми возлюбленным жёнам?! Двадцать девятую тоже украли-и…
– Уй-юй, у меня украден отцовский кошелёк! Папа убьёт меня за эти шесть… двенад… сорок сем… двести двадцать восе… А казна султана точно восполнит потери? Тогда двумя тысячами золотых динаров!!! И сдался мне после этого папа?!!
– Вай дод, злодей обобрал меня всего, украв даже любимую блоху! А ведь именно она, кусая за места, недоступные случайному взгляду, пробуждала меня от утреннего сна к вечернему намазу! Всё, кончилась беззаботная жизнь… Чтоб ты опух, наглый похититель моей любимицы!
– Вах, он украл мою тёщу!!! Пустите меня, правоверные! Не держите меня! Где он, где он, дайте мне обнять его и покрыть поцелуями трудовые руки великодушнейшего Багдадского вора… Пустите меня, правоверные! Не держите меня, я плясать пойду!
Но пуще всех надрывался, как вы понимаете, всё тот же Ходжа Насреддин. Домулло буквально «рвал на груди тельняшку», выпрямившись в полный рост на арбе с привозными дынями, и орал так, что к нему прислушивались. То есть толпа собиралась быстро…
– До какой поры нам суждено терпеть на тихих улицах Коканда бесчестного злодея Льва Оболенского?! Эту отрыжку пьяного шайтана, икоту трезвого иблиса и судорогу нечистого на руку дэва, подавившегося клочком шерсти с собственной поясницы! Султан наш да избавит подданных своих от этой безбожной плеши, падите к стопам его, моля вернуть назад благородный столп законности и правопорядка, золотосердого господина Аслан-бея. Очи его подобны глазам рыси, пальцы – когтям орла, зубы – пасти степного волка, разум… ну, это отдельная тема. Он уже ловил нам Багдадского вора, поймает и ещё раз! Он изловит это бурлящее исчадие поджелудочной железы не принявшего Коран джинна, переевшего на свадьбе своей прабабушки тухлых яиц сдохшего…
– Ходжа, все не выдержали и ушли, я один остался, – подчёркнуто вежливо Оболенский подёргал друга за штанину. – Слезай давай, граждане ломанулись ко дворцу катать жалобы, а ты в следующий раз не увлекайся так уж… с живописаниями… У меня-то нервы крепкие, но вон двух верблюдов всё же стошнило.
– Пусть не слушают не предназначенное для их ушей, – нехотя буркнул бывший визирь, сползая вниз. – Если через час гонец не поскачет к Аслан-бею с султанским приказом вернуться домой – можешь при всех обозвать меня пёстрой требухой желудка шакала, не евшего тридцать три дня, а потом нашедшего жи-и-ирного дикобраза!
– Ходжа, я же просил… их опять тошнит!
