Последние слова он произнес медленно, задумчиво, глядя на нее – и опять я заметил тень дьявольского злорадства в его лице. Она тоже заметила это и прикусила задрожавшую губу.
– Тогда ответьте, – резко сказал я, чтобы отвлечь от нее внимание Сатаны. Он посмотрел на меня, как бы подбирая слова.
– Назовем это, – сказал он наконец, – забавой. Я существую, чтобы забавляться. Только ради этого я остаюсь в мире, в котором, когда все сделано и сказано, забава в той или иной форме – единственная цель, единственная, делающая жизнь выносимой. Таким образом, как вы понимаете, моя цель проста. Но что же забавляет меня?
Три обстоятельства. Я великий драматург, величайший из когда-либо живших, потому что пьесы мои реальны. Я готовлю сцены для моих пьес, для моих фарсов и комедий, драм и трагедий, для моих эпопей. Я руковожу актерами. Я единственная аудитория, я вижу каждое действие, каждую линию в моих пьесах с начала и до конца. Иногда то, что начинается как фарс, превращается в высокую трагедию, трагедии становятся фарсами, одноактные отступления развиваются в эпопеи, правительства уходят, великие падают со своих пьедесталов, низкие возвышаются. Некоторые живут ради шахмат. Я играю в шахматы живыми фигурами и одновременно несколько десятков партий во всех концах мира. Все это забавляет меня. Далее, если я действительно князь тьмы, что, как я вижу, Джеймс Киркхем, вы не вполне признаете, мое искусство – в том, как легко я переписываю сценарий мира. Это также забавляет меня.
Под учтивой сардонической насмешкой я чувствовал правду. Для этого холодного чудовищного интеллекта мужчины и женщины – лишь марионетки, которых он передвигает по мировой сцене. Страдание, горе, боль телесная и духовная – всего лишь забавные реакции на создаваемые им ситуации. Подобно темной силе, чье имя он принял, души для Сатаны – его игрушки. Их гримасы развлекают его. В этом его вознаграждение за деятельность.
– Это одно из трех, – продолжал он. – Второе? Я ценитель красоты. В сущности, красота – единственное, что может вызвать во мне… то, что может быть названо эмоцией. Время от времени случается, что человек, его мозг, глаза, сердце, руки, создает предметы, которые несут на себе печать совершенства, монополию на которое традиция приписывает тому самому небесному сопернику – я его уже упоминал. Это может быть картина, статуя, резное дерево, хрусталь, ваза, ткань – одна из десяти тысяч вещей. Но в ней заключено существо красоты, которую человечество называет божественной и которую слепо, ощупью всегда ищет – потому что она забавна. Лучшие из таких вещей я время от времени беру себе. Но – мне они интересны, только если я приобретаю их по-своему. Тут возникает третий момент – азарт, игра.
Например. По зрелом размышлении я решил, что Мона Лиза Да Винчи из Лувра обладает качествами, которые мне желательны. Купить ее, разумеется, нельзя; да у меня и нет желания покупать. Однако она здесь. В этом доме. Я позволил Франции получить прекрасную копию, в которой мои эксперты в совершенстве воспроизвели даже микроскопические трещины в краске. Только теперь это начинают подозревать. Но уверенными никогда не будут – и это забавляет меня больше, чем если бы они знали точно.
Джеймс Киркхем, люди по всей земле рискуют жизнями в поисках сокровищ. Уверяю вас, что никогда, никогда за время существования человечества не было сокровищницы, подобной этому моему дому. Десять богатейших людей мира не могли бы купить ее. Она стоит больше, чем весь золотой запас Англии.
Ее стоимость в долларах и фунтах – для меня ничто. Но обладать этой сущностью красоты, жить с нею – это… много! И знать, что плоды лучших вдохновений, ниспосланных с древности моим небесным соперником, теперь мои – забавно! Ха! Ха! – заревел он.
– Третье и последнее, – прервал он свой смех, – игра. Я коллекционер душ и прекрасного. Но я еще и игрок, и такой же превосходный, как коллекционер. Именно риск обостряет наслаждение, которое приносят мне мои пьесы. Он вносит последнюю «изюминку» в мои… приобретения. Я щедрый противник. Ставки в игре, которые могут получить мои соперники, неисчислимо выше, чем то, что могу приобрести я. Но играть со мной они – должны!
Несколько мгновений он смотрел на меня, выставив вперед голову.
– Что касается остального, – добавил он, – то, как вы уже сообразили, меня не интересуют традиционные печи. Что произойдет с человеком, когда он покинет этот мир, меня больше не занимает. Я сменил свое древнее владение на это, где я так хорошо забавляюсь. Но, Джеймс Киркхем, – голубые глаза сверкнули, – тот, кто противоречит мне, обнаруживает, что я не утратил ничего из того древнего искусства, что создано адом. Теперь вы готовы отвечать?
– Вполне, сэр, – поклонился я. – Я буду играть с вами. И, проиграю я или выиграю, вам не в чем будет меня упрекнуть. Но, с вашего разрешения, еще один вопрос. Вы сказали, что тот, кто наступит на четыре счастливых следа, может исполнить любое свое желание. Прекрасно, смогу ли я получить, – я указал на Еву, – ее?
Я слышал, как перехватило дыхание у Евы, видел, как во взгляде Сатаны появилась угрожающая холодность. Заговорил Консардайн:
– Послушайте, Киркхем, будьте разумны. Ева с вами была честна. Она очень ясно дала понять, что вы нежелательный кандидат в супруги.
В его голосе звучало беспокойство, желание смягчить. Кого – меня или Сатану? Это меня крайне интересовало. Может быть, Консардайн…
– Выйти замуж – за вас? Ни за что на свете! Даже ради спасения жизни, даже чтобы избавиться от пытки!
Голос Евы был полон гнева. Она вскочила на ноги, глаза ее гневно горели, щеки раскраснелись. Я спокойно встретил взгляд Сатаны.
– Разве я упоминал… брак? – вежливо спросил я.
Как я и думал, он принял самую дурную интерпретацию моих слов. Угроза и подозрение исчезли так же быстро, как появились. Да, он принял худшую интерпретацию – но не Ева.
– Сатана, – она топнула и отбросила от себя стул с такой силой, что он полетел набок, – Сатана, у меня тоже есть вопрос. Если я поднимусь по ступеням, вы позволите мне поступить с этим человеком, как я захочу?
Сатана переводил взгляд с нее на меня. Очевидно, ситуация его развлекала. Голубые глаза сверкнули; когда он заговорил, в голосе звучали успокаивающие нотки.
– Вам обоим я должен сказать – нет. Нет вам, Ева, потому что Джеймс Киркхем принял мой вызов. В этом случае я уже не могу отказаться. Если он проиграет мне одну службу или целый год, я обязан защищать его. Я обязан предоставить ему другие возможности, если он захочет. Но, Ева, если он откажется играть… что ж, тогда спросите меня еще раз.
Он помолчал и посмотрел на меня. Я не сомневался в значении его взгляда.
