Целитель, обрадованный тем, что получил порцию храмовых сплетен, пояснил:
– Если бы изгнание, проведенное священным Хонакурой, не достигло цели, это значило бы, что Богиня отвергла старого жреца, а такой исход – конец его карьере. Что, в свою очередь, вызовет существенные перемены в верхах.
Еще лучше.
– Ну, по крайней мере, они не позвали целителя, – сказал Иннулари. Я бы, например, не стал этим заниматься – при всем моем уважении, светлейший.
– Почему? – спросил Уолли; боль не могла заглушить любопытства.
– Потому что перспективы неутешительны, – он взмахнул рукой, показывая вокруг. – Именно так я и попал сюда. Я отказался от больного, но это была богатая семья, и они предлагали мне все больше и больше. В конце концов моя жадность победила, да простит меня Богиня!
Уолли осторожно повернул голову.
– То есть если пациент умирает, то целитель попадает в тюрьму?
– Да, если у родственников есть связи. – Иннулари вздохнул. – Мною овладела алчность. Но это была идея моей жены, так что ей самой приходится сейчас все расхлебывать.
– И надолго ты здесь?
Несмотря на удушающую жару, маленький человечек вздрогнул.
– О, я думаю, до завтра. Я тут уже три дня, а суд принимает решения быстро.
А что потом? Судилище, конечно. Уолли опять приподнялся и посмотрел на тех людей, что сидели вокруг. Ни одного прекрасного юноши. Тогда это не человеческие жертвоприношения, а казнь. А те, кого сбросили в водопад, были, выходит, преступниками? В основном, пояснил целитель. Или, конечно, рабы, в которых уже не нуждаются. Иногда люди добровольно отправляются к Богине – очень больные или старые.
– А кто-нибудь остается в живых? – задумчиво спросил Уолли.
– Я думаю, один из пятидесяти, – ответил целитель. – Один раз в две или три недели. Большинство же Она строго карает.
Дальнейшие расспросы показали, что кара заключалась в том, что жертву избивали и калечили – практически не было случаев, чтобы кто-то остался невредим. Тем не менее о своем будущем целитель думал спокойно, убежденный, что его приступ жадности – небольшой грех и Богиня легко простит его. Уолли не мог понять, на самом ли деле маленький человечек свято верит своему божеству или же он просто пытается сохранить присутствие духа. И то и другое казалось Уолли просто невероятным. Некоторое время спустя привели еще одного – молодого раба, которого посадили рядом с Уолли. Он с ужасом посмотрел на знаки воина и не произнес ни слова. В конце концов Уолли решил, что перед ним врожденный идиот.
День тянулся бесконечно долго, боль, жара и все возрастающая вонь становились просто невыносимыми; солнце превратило эту влажную клетку в настоящую парную. Толстый целитель продолжал свою бессмысленную болтовню: возбужденный встречей с Седьмым, он стремился пересказать историю всей своей жизни и описать каждого из своих детей. Потом он вернулся к вопросу о суде. Обвиняемый на нем не присутствовал – сама эта идея показалась Иннулари странной – и обычно узнавал о приговоре только тогда, когда его доставляли к месту казни. Да, случаи оправдания иногда бывают.
– Конечно, в вашем положении этого ожидать не приходится, светлейший, – сказал он, – потому что вашему преступлению стали свидетелями несколько членов суда, например священный Хонакура. – Он задумался. – Но все же интересно было бы услышать, каково их решение: одержимый демоном, самозванец или богохульник? – добавил он задумчиво.
– Я не могу ждать, – заявил Уолли. Все же, будь у него выбор, он бы согласился на еще одно изгнание – уж если этим путем он оказался здесь, то, возможно, этим же путем он выберется и обратно. Но потом из замечаний Иннулари он понял, что повторное изгнание – это большая редкость. Упрямых демонов обычно отсылают к Богине.
Стражники привели женщину. Она послушно разделась и села, заняв место рядом со слабоумным мальчиком-рабом. Это была женщина средних лет, начинающая седеть, кожа у нее была дряблая, обвисшая, но мальчик извернулся, уставился на свою соседку и в таком положении провел весь остаток дня.
Но Уолли эти проблемы уже не касались – а может быть, и никогда больше не коснутся. Он размышлял о том, что же Недомерок назвал подобием ада: Была ли это угроза, предвидение или счастливая догадка? Если определять рай как сексуальное возбуждение в паху, то ад, естественно, начался с невыносимой боли в том же месте.
Итак, первый постулат: вся эта боль реальна. Фантазией может быть секс, но не такое.
Следствие: этот мир реально существует.
Он пришел к выводу, что возможны три объяснения. Первое – у Уолли Смита энцефалит, и значит, этот Мир – сплошной бред. Но почему-то с течением времени это объяснение становилось все менее и менее убедительным.
Второе – повреждение головы у Шонсу. Он Шонсу, а Уолли Смит – это иллюзия. Он долго лежал на твердом, сыром камне, закрыв распухшие глаза, чтобы их не слепило солнце, и размышлял, но не мог убедить себя ни в чем. Его память хранила слишком много подробностей о жизни Уолли Смита. Он, например, помнил тысячи технических терминов, хотя когда он пытался их произнести, получалось какое-то хрюканье. Он помнил свое детство, друзей, учебу. Музыку. Спорт. В его памяти земная жизнь не умирала.
Оставалось только третье объяснение – реальны оба мира, и он попал не туда, куда надо.
Солнце уже заходило, когда у входа в тюрьму послышался какой-то лязг. – Время уборки! – довольным голосом провозгласил Иннулари. – И питье, светлейший, вы этого хотели.
В камеру хлынул поток воды. Перед Уолли сидели еще пятеро, и когда вода донесла до него их грязь, его стошнило. Это вызвало страшные боли в его измученных брюшных мышцах; но поток становился все сильнее, вода была относительно чистой и приятно прохладной. Остальные узники лежали в этой воде, они смеялись, поднимали брызги… и пили. Уборка два раза в день – вот единственная вода, которую можно получить в тюрьме, так его заверил Иннулари.
Суд приговаривает вас к неделе дизентерии и к двум неделям гангрены.
Ваше дело вскоре будет рассмотрено.
Когда вся вода вытекла через решетку, принесли корзину с объедками: в основном тут были заплесневелые фрукты, несколько высохших корок и обрезки мяса; Уолли бы не притронулся к этому, даже если бы все зубы у него были на месте. Когда подошла его очередь, все лучшее из корзины было уже съедено. Неделя в этой тюрьме станет смертным приговором.
Солнце скрылось быстро, как это бывает в тропиках; виолончельное гудение мух уступило место скрипкам комаров. Твердый оптимизм Иннулари тоже, казалось, пошатнулся, и он предался размышлениям. Уолли попытался навести его на разговор о вере и услышал о той же самой идее перевоплощения, о которой говорила ему рабыня.
