— Что ж, — сказал он. — Может, ты все-таки выйдешь за меня замуж?
Ее это рассмешило. Крупные, ровные зубы обнажились в улыбке. Она тряхнула головой. Шелковистые волосы, блондинистость с сединой, не потеряли свой блеск за все эти годы. Безупречная кожа старела, но не становилась менее привлекательной. Величавую осанку не портила больше угловатость, которую он двадцать лет назад принял за мужиковатость. На ней были сандалии — открытые, безупречной формы, ухоженные ноги нисколько не постарели — восемнадцать лет было этим ступням с идеальными пальцами. А сам он — погрузнел торсом и отощал конечностями, как это часто бывает именно в Артании. Артанцы не умеют благородно стареть. Сколько ни крась косичку, все равно ты стар и порочен.
— Я видел его, — сказал он.
Она сразу поняла, о ком он говорит, и перестала улыбаться.
— И что же? — спросила она холодно, готовая одним движением сломать ему хребет, если нужно.
— Красивый мальчик, — сказал он искренне. — Нисколько не изменился. Целеустремленный. Мне хочется думать, что в этом есть и моя заслуга. Четыре года я его воспитывал, и мне казалось, что он любил меня как отца. И был бы рад меня видеть сейчас.
— Ты с ним не говорил?
— Нет. Я шел за ним по городу. Наблюдал. Очень хороший мальчик, обходительный, вежливый. Вот я и говорю…
Он понимал всю безнадежность своего предложения, но не мог не предложить.
— Фалкона нет, и я снова свободен, снова властитель, далеко не последний в Артании. Клан Номингов — один из самых могущественных. Я усыновил мальчика, и он — мой полноправный наследник. Подумай. Здесь он никто, обыкновенный простолюдин. В моем княжестве он — наследный принц. Улегвичи в растерянности, Артания ждет нового повелителя. Подумай.
— Никто? — насмешливо сказала она, переполняясь материнской гордостью. — Никто? Ты так думаешь?
— Да.
Победоносно посмотрела она на него.
— Он зодчий. Он великий зодчий. Он строит храмы и виллы с эркерами.
Эркеры она приплела, не зная толком, что это такое — Брант обронил как-то, и слово запомнилось. Она не была уверена, бывают ли у вилл эркеры. Может, они только у храмов бывают. А может наоборот. Единственным архитектурным термином, не употребляемом в просторечии, с которым она была хорошо знакома, был фронтон — только потому, что купец, продавший ей когда-то особняк на Улице Плохих Мальчиков, использовал наличие мраморного фронтона, как одно из оправданий явно завышенной цены. «Посмотрите», — говорил он. «Видите, мраморный фронтон. Мраморные фронтоны бывают только у дворцов. А мрамор, между прочим, гладкоозерный». Уже купив особняк, Рита стала присматриваться к фронтонам других особняков, и легко обнаружила, что многие фронтоны были из мрамора. О гладкоозерном мраморе она спросила у Бранта. Брант засмеялся тогда и сказал, что мрамора в Ниверии много, а единственным регионом, где его нет совсем, является именно регион Гладких Озер.
— Зодчий?
— Ты видел три строящиеся виллы, на берегу, к востоку? А новый храм?
— Какой новый храм? Где?
— Здесь, в Теплой Лагуне.
— Нет, не видел.
— Там пока что только фундамент, но то что будет — грандиозно.
Он как-то странно на нее посмотрел. В первый раз за все их знакомство ему пришло в голову, что она не очень умна, вне зависимости от того, права она сейчас или нет. Он вспомнил, что происхождением она — славка. Славов он в своей жизни видел мало и только недавно стал разбираться в славских типах. Женщина, которую он любил все эти двадцать лет, принадлежала к простонародному типу, обитающему в беспросветной северо-восточной славской глухомани, вдали от больших городов и дорог, известному своим безграничным упрямством и безграничной же тупостью. Медлительные, тугодумные, они копошились возле своих болот под соснами, и никакая смена власти в Висуа, никакие культурные и политические всплески по всей стране, никакие перемены их не задевали — как были полупервобытные, так и остались. И все бы ничего, но отличались они от других славов еще и злопамятностью, недоброжелательностью, и постоянными приступами злобы. Он вспомнил поведение своего приемного сына — да, пусть не слишком ярко, но все это безусловно наличествовало в характере обыкновенно веселого мальчишки. Он вспомнил, как умиляла его мальчишкина глупость.
— Может, ты все-таки разрешишь мне его навестить? — спросил он.
Она задумалась. Ей стало его жалко.
— Леший с тобой, навещай. Завтра меня не будет в городе, я еду на этюды. Вот и пользуйся моментом.
— Спасибо. А кинжал у тебя в рукаве зачем?
— В зубах ковырять, — ответила она.
* * *
Как только он получил два первых заказа, очаровав одну дородную жену купца и одного тайного торговца оружием, Брант приступил к постройке сразу трех вилл, в том числе и своей. Плохо говорящий по-ниверийски новый мэр города, которому только что исполнилось восемнадцать, пригласил Бранта в ратушу и, сразу подпав под обаяние сводного брата (о том, что Брант его сводный брат он, конечно же, не догадывался), договорился с советом священников города о постройке нового храма. Половину расходов город брал на себя.
В случае собственной виллы, Брант первым делом выбрал место — там, где кончался песок и начиналась скала, а над скалой и за нею земля была добротная — не слишком твердая, но и не мягкая, и фундамент сделали за какой-то месяц. Сразу вслед за фундаментом и деревянной времянкой последовала крытая веранда с выдвижными лабиринтными створками, в обязанности которых входило обеспечение абсолютного безветрия на веранде, в любую погоду. Брант кричал на рабочих, добивался, и добился, точного соответствия между эскизом и результатом, и только после того, как веранда была закончена и положены были первые десять ступеней лесенки, ведущей к прибою, строители занялись собственно несущими конструкциями.
Был полдень. Брант сидел на веранде за столом, с кружкой журбы в руке. Створки были выдвинуты таким образом, что ветру никак нельзя было прорваться через них. Тем не менее, он, ветер, не прорывался, но просто порывисто дул, время от времени кидая в лицо тихо ненавидящему его Бранту свежую порцию морских брызг и пены. Чтобы спасти положение, нужно было убрать створки к чертовой бабушке, наставить по периметру деревянных планок, и застеклить, но Бранту очень не хотелось себе в этом признаваться.
Очередной порыв ветра швырнул очередную порцию брызг прямо в лицо и в грудь. Брант даже не пошевелился.
— Скотина ты, — объяснил он ветру.
Ветер отреагировал, залив брызгами стол. Брант встал и задвинул створки. Стоя на краю веранды, он оглядел окрестности.
