— Ее? Это не я, виноват мой Патри. Он любит приврать, — сказала молодая харантийка, но ее глаза избегали моего взгляда.
«Я хочу причинить тебе страдание … если бы меня не сбивали с толку изнеможение и боль, — подумала я, — я нашла бы что сказать, я нанесла бы тебе такой удар, что тебя охватило бы волнение. Знаю, это булавочный укол в сравнении с тем, что сейчас происходит в этом мире, и меня это не тревожит. Но есть и другие, которые делают то, что делала ты…» Моя ярость таяла с осознанием того, что, очень возможно, любой из Харантиша поступал бы так же, как она.
Калил бел-Риоч, повернувшись, отошла от меня. Остановилась с противоположной стороны горловины Источника. Свечи отражались в черной воде. Ее отражение светилось, оно было зеркально-четким: светлая грива, кожа цвета золотого песка и это ястребиное лицо с широко открытыми желтыми глазами…
— Они превратили это в религию, — задумчиво проговорила она, глядя на воду Источника. — Мы дали им и ее. Когда мы создали их из животных, то вложили в них память… Шан'тай Кристи, что вы узнали в Башне?
Смотреть вниз, в эту темную воду — значит ощущать вечность минувших времен, пронесшихся тысячелетий; мои глаза слепли от темноты. Я забыла (или предпочла забыть) что прошлое во мне не мертво. Эта память жива. Меня охватила дрожь, руки крепко вцепились в палку; от лекарств и лихорадки у меня кружилась голова. Я оглядела стены Дома-источника, светлую штукатурку и неровный кирпичный пол.
— Я узнала, что истинным может стать только то, что сделано из целесообразности.
— И так может быть? — Она улыбнулась, покачала головой, опустила руку, чтобы погрузить ее в воду Источника, снова выпрямилась и сунула пальцы в рот. Это чрезвычайно простое движение внезапно оживило воспоминания и о Золотой Империи, и об ушедших мертвых, и об этой полукровке из Харантиша с лицом Сантендор'лин-сандру.
Я смогла лишь сказать: «Почему?» Кровь не подчиняет себе; прошлое — не настоящее, не так ли?
Она стояла совершенно неподвижно. На руках чернели пятна сажи. Мантия была в грязи. Она стояла, и ее грива цвета белого огня вбирала в себя цвет пламени свечей и света звезд. Ее глаза встретились с моими, и я заметила усталость, страх, и только тогда поразилась тому, как за нею охотились, как брали в плен эту молодую ортеанку, которая сейчас смотрит и видит меня… не Представителя, не С'арант , а меня.
— Это верно, я хотела заполучить Сто Тысяч для своего народа, — сказала она, — и очень сильно хотела одной определенной вещи — быть Повелительницей. Но эта потребность, это желание нельзя бы было утолить теперь, даже обладай я всем этим. Потребность в таких вещах каким-то образом пробуждает истинное желание, истинную потребность, которая есть лишь тень или воспоминание.
Вода Источника покрылась рябью от холодного ночного ветра. Мягкий голос Калил продолжал:
— Я хочу… чего-то такого, что у меня было или что я видела или слышала очень давно. И если вы спросите, чего я желаю, то я этого не знаю. Иногда мне что-то чудилось в том, как падают свет, туман и тень… Они напоминают мне, знаю, как, что когда-то очень давно я была лишена наследства; мы… были лишены наследства, ограблены, отправлены в изгнание и всегда будем стремиться возместить утраченное, и нет ничего, что могло бы противостоять этому желанию.
Заколыхалось ли пламя свечей, слабее ли стал свет звезд? Я чувствовала боль, лихорадку и слепоту, хотела закричать, зная, что снаружи охрана. Но купол тонул в густой тени.У тебя есть причины бояться. У всех нас есть причины бояться!
Воспоминания Башни мои, и я контролирую их. Вот сейчас, когда она идет ко мне, протягивает руку с длинными пальцами, чтобы коснуться моей щеки, я чувствую, что значит навязанная сознанию память: вспоминаю, как восемь лет назад в Башне я ощутила боль, которая, продлись она дольше мгновения, стала бы невыносимой агонией. Но здесь не Башня…
высокие стены, тонущие в густой тени
…желтые глаза Калил бел-Риоч и видение:
Золотые зажгли костры в тайных местах города, и бросают туда останки и хлеб, и говорят над ними слова, которых нельзя было бы говорить, и охотно ходят туда, где — рано или поздно — их возьмет рассвет этого древнего сияния. Теперь в холодном воздухе до меня доходят тонкий и острый запах дыма и трупное зловоние с бойни в нижнем городе…
— Слушайте слово Сантендор'лин-сандру! Слушайте слово Золотой Империи. В сердце этого города, в Архонисе у Шести Озер — ночное празднество!
Голос Повелителя, его единокровный брат, стоит рядом с его троном. Слова его тонут в оглушительном реве множества голосов; это последнее празднество города, последнее празднество Империи и последнее, что будет помнить о нас эта земля и мы о ней.
— Слушайте слово Сантендор'лин-сандру Золотых! Он создал во тьме свет, который никогда не гаснет. Он внедрил во все живое этого мира мор, язву и болезнь для всего, что смертно. Начинается последний ритуал!
На безбрежном полу из хирузета мы издаем громкие возгласы. Наши мантии серого, пепельного и черного цветов, и я замерла, передвигаясь вместе с моими Золотыми собратьями… Они ходят на сильно выгнутых ступнях, их белые, как пламя, гривы светятся в темном воздухе электрическим светом. Наши лица в эту ночь скрыты под фантастическими масками, раскрашенными в голубой, золотой и серебряный цвета. Маски и мантии отражаются в зеркально-черном хирузетовом полу.
Звучит ночная музыка, единственная, какая будет у нас, — это наши голоса, звучащие в победной песне: вот один голос, вот еще один, сливающийся с ним, резкий, немелодичный — эхо их отражается от гигантских галерей. Мы поем вместе о том, кто они такие — Золотые из Архониса. Здесь, в эту вечную ночь, у меня нет имени. Я одна. И приходит тьма.
Наши руки взлетают вверх, разбрасывая в ночном воздухе горсти светящейся пыли. Пыли, которая кружится как в водовороте, разносится ветром и пламенеет цветами застывшей молнии. Руки подняты, разжаты ладони с длинными пальцами: свет брошен в воздух, он отражается в золотых глазах, падает на резко очерченные высокие скулы, летит, оседая на спутанные гривы…
Один в черной с серебром мантии ведет нас, в согнутой руке он покачивает, словно убаюкивая, шар и неровный посох. Он подходит туда, где мы стоим, берет холодной рукой чью-то руку, ведет нас на танец — и нет иного выбора, лишь присоединиться к этому танцу — и вот возникает цепочка. Он вел всякого из нас: Золотых и рабов, великих властителей Народа Колдунов, сравнявшихся теперь с расой, созданной из животных, всех, ставших равными в Танце, который начисто лишает гордости, амбиций…
