Генри Олди - Рубеж

Деревья, дома, люди… смертная плоть, без которой и душа вроде как и не душа-то вовсе - пар один.

Пригреет солнышко жарче, глянешь искоса: где ты, дождь-слепец? был дождем, стал росой, был росой, стал паром, был паром, стал облаком… э-ге-гей, глупые, скоро вернусь!

Ждите!…

- Вымокла? - спросил Денница.

Он стоял, глядя в небо: высокий, легкий, в темно-лиловом плаще, найденном в замковых кладовых. Как тогда, на поле грез, перед лазурным стягом и воином с синими очами. Только всей лазури на этот раз было: омытая дождем высь.

"А в том сне небо серым было, - подумалось Ярине. - Дерюга, не небо… отстирать бы…"

- Ну и ладно, - согласился Денница, как если бы она ответила ему, ответила что-то важное, а не просто: вымокла или нет?

- Ты уже вырос? - спросила Ярина, прикусывая горькую былинку.

- Да. Вырос. Мне тринадцать недель, Несущая Мир. Значит, я большой. Полночь сгинула, и настал мой Самый Главный День. Только это неправда. Самый Главный - впереди… ждет…

Он помолчал. Присел рядом.

Край плаща набух росой, отяжелел.

- Спасибо тебе, Ирина Логиновна Загаржецка. Батькам нашим спасибо. Остальным - всем. Я ведь уж чуть было…

Денница нахмурил ясный, юношеский лоб.

- Чуть было не попросил.

- Ну и что? - само вырвалось.

- Ничего. Просто не вырасти мне тогда. Так бы и жил: большим, да маленьким.

Он поднял голову, глянул на возвышавшуюся над замком башню донжона.

Трое стояли там.

Рыжебородый мудрец, стройный воин и чудной бродяга.

Спорили о чем-то; руками размахивали. Казалось: вот сейчас взмахнут посильнее, и взмоют в ширь небесную, так и не прекратив спора.

А ведь взмоют…

Пойдут по облакам, лишь обернутся напоследок: ну что же вы? догоняйте!

- Домой хочется, - Ярина легонько коснулась его плеча: гладкого, твердого. - В хате, небось, пылищи… за год не оттереть!

- Ототрем, - уверенно пообещал Денница. - И пыль выгоним, и полы вымоем. И раны вылечим.

Он замолчал, нахмурился.

Три поперечные морщины залегли в переносье.

Ярина знала: о брате думает. Чумак Гринь по сей час бился на пороге жизни и смерти, еще дышал, готовясь в каждую секунду сделать выбор: уйти или остаться. "Помоги ему! пожалуйста! - Ярина шепнула это на самом рассвете, когда новый, взрослый Денница подсобил снести чумака в покои, а затем долго сидел над раненым, думая о своем. - Помоги! ты ведь можешь!"

- Могу, - ответил ей юноша, в чьих волосах горел невесть откуда взявшийся обруч из серебра. - Могу, Несущая Мир. Только нельзя. Надо, чтобы братик - сам… сам.

И добавил, больше себе, чем Ярине:

- Нельзя так. Нельзя спасать неправильно. Если я вырос, значит - нельзя.

Холодком пробрало панну сотникову от слов этих.

- Пан Ондрий! - донеслось из-за стены. - Дурья твоя башка! Куды чортопхайку с верхом грузишь?!

- Га?

- Ото ж! Не довезем ведь!

- Та довезем, пане сотник… тут же всем: и вам, и нам, и жиду маленькую торбочку…

Денница взахлеб, по-детски расхохотался.

Просиял лицом.

- Насмехаешься? - с притворной обидой спросила Ярина. - Хихоньки строишь? А батька прав: через Рубежи эти, да на повозке груженой…

И замолчала.

Смотреть стала: как юноша в лиловом плаще опрокинулся навзничь, в мокрую траву, как ногами от восторга задрыгал. Точно так же, как у речки - во-он, у дальних кустов! - ликовал по-щенячьи трехлетний мальчишка Тор, глядя, как маленькая женщина по имени Сале плетет из вьюнков "попону для ящерки".

Весело им, недорослям… детская память короткая.

Подумала, и ясно стало: глупость подумала.

- Это для вас теперь не Рубежи, - отсмеявшись, сказал Денница, вытирая глаза. - Это так…

Он поискал слово.

Нашел.

- Пленочки это, Несущая Мир. Пленочки, и ничего больше.

- Для вас? - Ярина вскинула брови.

Он поправился:

- Для нас. Для нас всех.

Ярина толкнула его, присевшего на корточки, в грудь.

Нет, не опрокинула.

Так и остался сидеть, улыбаясь.

- Богатырь! - девушка еле сдерживалась, чтоб не ответить улыбкой на улыбку. - Вернемся в Валки, отец тебя в реестр запишет! Будешь справным черкасом… Горелку пить можешь?

- Могу, - ответил он.

- А шаблей рубать?

- И шаблей могу…

- А Богу молиться?

- Молиться? - спросил он. - Как это: молиться?

Не сразу и нашлась Ярина, что ответить.

- Ну, молиться! вот глупый! Ты Ему: отче наш, иже еси…

Он понял.

- Разговаривать? Да, Несущая Мир? Теперь - могу.

- А девок любить можешь?

Невпопад спросила. Только чтоб от дурного разговора убежать.

И сама захлебнулась: о чем спросила, курица?!

Он кивнул.

В глаза заглянул: увидела ли?

- А что ты еще можешь, Несущий Свет?

Само вырвалось, мимо воли.

- Могу я избавить весь мир от суда с того дня, когда я был сотворен, до нынешнего. А если отец мой со мной - со дня, когда был сотворен мир, до нынешнего…

Денница встал.

Твердо глянул в лазурь над головой.

- А если будут товарищи наши с нами, то от дня сотворения мира до конца времен.

Радуга выгибалась над близкой речкой.

Просто - радуга.

После дождя.

Март 1998 - март 1999 г.г.

абшид - отставка (абшидный - оставной)

байстрюк - незаконнорожденный, ублюдок

балабус - хулиган

банация - наказание

бовдур - придурок

ведьмач - я это, люди добрые! вроде как пан комиссар над тутошней нечистью…

волоцюга - бродяга

вудка - водка (а горелка?! а пейсаховка?! эх, да что там…)

гайдамаки - разбойники (и что в них паны-щелкоперы доброго сыскали?)

гаковница - помесь ружья с пушкой; имела крюк (гак) для стаскивания всадника с седла

гаплык - конец всему

гармата - пушка

гвалт - шум, крик (сгвалтовать - изнасиловать, опозорить)

гематрия - числовое значение слова, имеет мистическое толкование