Был ли у меня выбор?
Был.
Был ли шанс остановить все это, взяв только жизнь чертовой твари?
Был… Шанс. Призрачный.
Мальчишка был уже совсем близко, шагах в пяти — в трех скачках, какими он несся на меня, и пронзительный миг, ослепительно‑яркий от наполнившего меня предчувствия, миг, в котором застыли я, и они, и чертова тварь, и весь мир, подвешенный на ниточке выбора, должен был разбиться вдребезги с его последним скачком, его головой мне в живот.
Я потянул спусковой крючок.
— Не‑э‑эт!
Крик Виктора утонул в грохоте выстрела. Пистолет дернуло в руке — левая, непривычная к стрельбе, неверная от боли и укуса, разорвавшего мышцы до кости. Но с такого расстояния трудно промахнуться. Тельце вздрогнуло от удара, мальчишка сбился с шага, но по инерции пронесся на меня, падая.
Я шагнул в сторону, волоча вцепившуюся в ногу тяжесть, и он упал там, где я стоял. Я уже не смотрел на него. За ним сразу четверо… Так близко…
Большим пальцем дотянуться до клавиши выброса барабана, а правая рука уже в кармане, нащупывала «снежинку», набитую патронами…
Барабан отлетел вбок, пружина выкинула обойму с пустыми гильзами, я тут же всадил в каморы новую гроздь патронов, вбил барабан в рамку.
Русый крепыш успел подскочить совсем близко, я выстрелил почти в упор. Падая, он ткнулся мне в бедро, и даже через плотную кожу штанов я почувствовал, как горяча его грудь, залитая кровью. И снова нажал крючок, останавливая еще одного.
Грохот выстрела и толчок пистолета в руку. Мальчишка споткнулся и рухнул, кубарем прокатился последние метры и замер в моих ногах. А чуть правее подбегал уже следующий…
Они бежали ко мне, бросались на меня, прыгали…
Грохот выстрела, удар в руку. Грохот выстрела, удар в руку. Грохот выстрела, удар в руку. Быстро перезарядить, скорее выставить руку в сторону ближайшего — даже не ловя на мушку, это не нужно, он и так близко, слишком близко, надо просто выставить руку в нужную сторону, успеть — и снова грохот выстрела и толчок рукояти в ладонь. Женщина, худая и совсем голая.
И еще одна, большая, дородная, с колышущимися грудями. Пуля вошла прямо между ними и вся эта громада плоти вдруг споткнулась, неожиданно покорно остановилась и осела на колени, завалилась ничком… И еще один мальчишка. И еще…
Перезарядить. Быстрее, быстрее! Краем глаза я зацепился за далекое лицо Виктора — он что‑то кричал, махал рукой…
Тело метнулось на меня справа, я почти автоматически дернул туда рукой и потянул крючок. Грохот и толчок в руку. Где‑то далеко яростное лицо Виктора.
Руки дрожали. Как будто чужие, не мои.
Это кошмар, это все не со мной…
Кто‑то загнал меня в это тело, а настоящий я лишь наблюдаю, просто чувствую это тело, принужден сидеть в этом теле, глядеть этими глазами, чувствовать эти руки, спускающие курок, а управляет ими кто‑то другой…
Еще одно тело, летящее на меня со всех ног, а далеко за ним, упав на колени, но вновь пытаясь подняться, вцепившись в перила крыльца, Виктор, оскалившийся от натуги, но это далеко, бесконечно далеко… Шустрое тело в синей пижаме слишком близко — и надо поймать его. Грохот и удар в руку.
Я снова наткнулся взглядом на такого далекого Виктора — и в груди стало пусто и гулко. Хватаясь за столб крыльца, он пытался выпрямиться, устоять, удерживаясь одной рукой, чтобы второй вскинуть автомат. Целился он в меня.
На меня неслись еще тела, один совсем близко, но я не мог отвести глаз от Виктора.
Неужели…
Сверкнуло огнем дуло автомата, и кто‑то в глубине меня был почти рад этому, что сейчас все это кончится…
Может быть, так и надо, может быть, так правильно… Именно так…
Конечно же он прав, прав, прав…
Но — грохот выстрела, с запозданием к толчку сердца. Пуля уже должна была долететь до меня, а я все не чувствовал ее удара. Не слышал даже, чтобы она просвистела мимо, но я видел глаза Виктора и гримасу раздражения, оттого что промазал.
Снова выстрел — и снова не попал. Неудивительно, слишком сильна отдача, чтобы бить с одной руки, кое‑как прижав к плечу, кое‑как удерживая себя второй рукой за перила… но рано или поздно, с четвертого или пятого выстрела, попадет. Попадет…
Сколько у него в магазине оставалось? Пять? Десять? Я вспомнил — полный. Он же его менял. Тридцать… У меня в барабане два. И мальчишка, несущийся на меня. Совсем близко. Повернуть руку, потянуть крючок — и он споткнулся и пропал, остались лишь глаза Виктора, уставившиеся на меня, ловящие на мушку… Гримаса раздражения на его лице, но он не стрелял. И вдруг — с мгновенным облегчением, жутко стыдным облегчением — я понял, что он целится не в меня, а куда‑то правее… Целился.
Теперь тот, в кого он стрелял, кто бы это ни был, стал слишком близко, и Виктор не стреляет, боится попасть в меня…
На меня налетел мальчишка, я успел лишь дернуть рукой в его сторону и нажать курок, и пуля разбила его голову. Мертвое, но горячее от крови тело влетело в меня, сбив с ног.
Я оказался на земле, на боку, глядя назад, — и теперь я увидел.
От леса неслась собака. Черная сука, тощая и слабая. С каждым прыжком дергались и раскачивались разбухшие соски на пузе… Слабая — может быть. Но ее пасть никуда не делась. Морду свело от ярости, обнажив клыки…
Я перекатился на живот, поднялся на колени. В барабане оставался один патрон, и я ждал до последнего. Глядел на нее, пока она не подскочила совсем близко. Распрямилась в последнем прыжке… Я выстрелил, а в следующий миг по руке скользнула шерсть, обжигающе горячая кровь, и в меня влетело ее тело, швырнув обратно на землю.
Что‑то лежало на мне, прямо на лице, и горячее и густое заливало лицо и глаза, прямо над ухом тяжело сопело и пузырилось… Я спихнул это и поднялся, правой рукой уже шаря в кармане. Трое мальчишек уже близко.
В кармане было пусто.
Но руки жили своей собственной жизнью. Курносый перепорхнул в правую руку — мгновенный всплеск уколов под кожей, но левая уже вытащила из другого кармана, битком набитого гроздьями патронов, пару свежих «снежинок», тяжелых от патронов, и пистолет уже опять в левой руке, а в правой — две железные грозди, жалящие руку, но не так сильно, как Курносый…
«Снежинку» в барабан. Рукоятка стала липкой от собачьей крови, под кровью обжигала титановая рамка, револьвер раскалился от выстрелов. Но это неважно, сейчас неважно, уже неважно…
Поднять ствол повыше, ловя цель… Руки больше не дрожали.
Они бежали, я стрелял.
В барабане оставался еще один патрон, когда я понял, что целей больше нет.
— …Хватит! Хватит! — кричал Виктор.
