проиграл бы. Поэтому, воспользовавшись моментом, я поспешил к выходу из подземки. Притаившись у стены, девушка наблюдала за происходящим и, когда увидела моё спешное тактическое отступление, поспешила за мной. Я схватил гитару, и мы побежали прочь.
Обнаружив, что погони нет, мы остановились. Тут я решил, что сейчас, когда я так героически получил по башке ради неё, самое время заговорить. Всё в порядке? – спросил я.
О, этот момент, когда должно или свершиться чудо, или весь мир сгорит в огне!
Мир, как видишь, всё ещё жив. Я тогда не догадался, что она только этого и ждала.
Да, отлично, спасибо, – сказала она и воскликнула: – Да ты же весь в крови!
Я подумал, что она боится крови, и принялся её успокаивать, что мол, всё в порядке, мне совсем не больно.
Не желая меня слушать, и протянула мне белый носовой платок.
Я послушно вытерся и, не зная, куда деть платок, положил его в карман. Это только потом я понял, как стойко она держалась – иногда вампир даже от самого слабого запаха крови перестаёт контролировать себя.
«Ты возвращаешься домой так поздно, не боишься?» – спросил я у неё. Нашёл, что спрашивать!
«А ты?» – с улыбкой спросила она в ответ.
Ну а я что? Я, конечно же, не боюсь, что вы, я же, если будет десять на одного, всех их голыми руками, я же… Можно, я тебя немного провожу? Пожалуйста. Нам не по пути? Ерунда, ерунда, я пройдусь. Конечно, мне не холодно, я же в куртке. А тебе не холодно, дать тебе куртку? Нет? Ах, ну что ж… Меня зовут Мэтт.
Она представилась как просто Шери. Шери – это так коротко и ясно, не то, что Луиза.
Проводить её до самого дома было никак нельзя. Я так и не узнал, что она живёт в настоящем замке далеко отсюда …
Знаешь, ты ведь можешь никогда не увидеть свою маму. Это плохо, когда ребёнок не видит маму. Постарайся хотя бы представить её. Она была высокой, тёмноволосой и с зелёными-зелёными глазами, как все Патиенсы. А ещё она была такая бледная, почти прозрачная, как призрак, так что я всё боялся, что она вдруг возьмёт и растает в воздухе»
Я чувствовала, как ко мне на лицо лезет улыбка, а глаза начинает щипать. Что должно твориться в сердце человека, чтобы он так упорно делал вид, будто этого сердца и вовсе нет?
«Короче, красивая она была. И очень тихая. Тихо разговаривала, тихо смеялась, шаги у неё тоже были очень тихими. Я рядом с ней чувствовал себя диким пещерным человеком, а потому тоже пытался говорить тише.
Вскоре мой скромный заработок был заброшен. Я тогда на что-то копил… На что? Не помню уже. Меня вообще мало что стало интересовать. Учёба? К чёрту учёбу. Сборная по баскетболу? А что, без меня никак? Родители недовольны? Покричат, да успокоятся. Друг позвал на день рождения? Извини, приятель, я занят, зайду попозже. Родственники приехали? Ну и какого чёрта им тут надо? Учителя жалуются? Господи, да кого это вообще волнует!
Окно стало моим единственным входом в свой же дом, вечерами я только и делал, что играл на гитаре, днём я отсыпался и для виду шёл в школу, ничего там, по сути, не делал. А ночью я шёл к подземному переходу, к известному только нам обоим месту. И мы шли куда-нибудь, без цели, просто бродили по улицам, разговаривали, часто она просила сыграть для неё, и я играл. Я горланил песни на всю улицу, будил людей. Старался. Пару раз на меня выливали из окон вёдра холодной воды, но меня это не останавливало. Шери нравилось, как я пою, и пусть весь мир отсыпается днём.
Встречаться после наступления темноты – почему? Я не задавал себе такого вопроса, хотя должен был. На все предложения встретиться днём Шери находила отговорку, только если не шёл дождь.
Она очень мало рассказывала о себе. Вернее, она не рассказывала того, что обычно люди предпочитают узнать сразу… Это было не важно. Я знал все её любимые книги и фильмы, её любимые места в городе, любимые цвета , знал, что она любит играть в шахматы и есть яблоки. За несколько недель мы узнали друг друга до мелочей. Я чувствовал, что знаю её чуть дольше, чем целую вечность.
При этом мы оба стеснялись даже дотронуться друг до друга.
Ева, ты опять там смеёшься?».
Да, я смеялась теперь уже почти в голос, хотя и не понимала толком, что в этом было такого смешного. Наверное, сам факт присутствия моего отца в подобной истории.
«Однако, не смотря на то, что всё, вроде бы, было хорошо, внутри меня жило какое-то неясное сомнение. Шери была странная, очень странная.
У меня было чувство, что она чего-то недоговаривает, пытается скрыть.
Все сомнения исчезли в один прекрасный вечер. Сначала он был таким же, как и все другие до этого. Но меня почему-то подбило спросить Шери, зачем она пришла тогда, в первый раз, в тот подземный переход. Знаешь, на самом деле выглянуло солнце – и она пряталась. Но тогда она овтетила так:
«Я шла куда-то, уже не помню, услышала музыку… Решила послушать. Вот и слушаю. «И что?», – не понял я. «А что, что-то должно быть ещё? Какой же ты… Тупой!». Это был единственный раз, когда она сказала что-то громко. И отвесила мне хороший такой подзатыльник. А потом было хуже – она меня поцеловала. Никогда такого ещё со мной не случалось, и меня и это немало озадачило. Потом она как будто испугалась и убежала, а я стоял как столб, ничего не мог сделать ещё минут пять.
Длинно я пишу, верно? Так надо, поверь. Должен же я хоть раз кому-то рассказать!
На следующий день родители сказали мне, что уедут на две недели. Спросонья я не сразу осознал суть этой фразы, а потом вник! Как только они уехали, я взялся за колоссальную работу. Я жил на чердаке родительского дома, это даже не было комнатой. Это была берлога, которую стоило сделать хоть немного не такой дикой… Сколько я в тот день неожиданных открытий сделал, открыв все ящики, шкаф и отодвинув кровать! Потом я нашёл самую чистую майку, которая у меня только могла быть. Я, кажется, даже помыл голову… Потом на все деньги, которые родители оставили мне, я купил яблок, печенья и много чего ещё. После всех проделанных подвигов я лёг отдыхать, ожидая ночи.
Мы встретились как обычно. Прошлись по городу полчаса, а потом я сказал, что мол, предки свалили, не зайдёшь ли ты? А ещё у меня есть пара
