— Ну чо, пацаны, на спор?
Он зубами сорвал пробку с бутылки.
— Это ж вискарь, не портвейн, — кивнул на бутылку Генка. — Тебе не хватит на сегодня?
— На сотку грина мажем?
— А и д-давай! — высунулся из-за плеча Жеки Санёк. На его лице блуждало благостное выражение пьяного в доску русского человека. — Д-д-давай… на сотку… ик!
— Слышь, Санёк, — ласково сказал Генка. — Ты, по ходу, за два года у хозяина забыл, как этот динозавр ханку жрет? Мне Андрюха недавно рассказывал. Так я тебе напомню…
— А ты, братуха, по ходу, забыл, что в чужие базары лезть тоже не тема, — наставительно произнес Жека, сворачивая пробку с бутылки. — Ну чо, Санёк, мажем?
— М-мажем, — энергично махнул головой Санёк.
Видимо, движение оказалось для него непосильным. Он проехал щекой по плечу «Папы», стек в кресло и тут же заснул.
— Идёт! — сказал Жека, запрокинул голову и поднес ко рту бутылку.
«Пацаны» завороженно смотрели, как коричневая жидкость, булькая, вливается в глотку «Папы».
— Монстр… Не глотая. Как в унитаз вылил! — восхищенно прошептал Генка над ухом Виктора.
Жека отбросил в сторону пустую бутылку.
— Я те дам унитаз, — сказал он и шумно выдохнул, забрызгав слюной Виктора с Генкой. — Я те хаер-то…
И упал в кресло рядом с Саньком.
От падения столь значительной массы безвольное тело Санька качнулось в сторону отрубившегося «Папы». Благостная физиономия, чавкнув, умостилась на необъятном плече Жеки, а изо рта счастливо «откинувшегося» братка на плечо «Папы» стекла тонкая струйка прозрачной слюны.
— Все равно с Санька сотка, — глубокомысленно изрек Генка, утирая бледное от природы лицо тыльной стороной ладони. — И хрен он отбрешется завтра, что бухой был и ничего не помнил.
Где-то впереди слышался мощный храп Андрюхи.
Между креслами осторожно, бочком, опасаясь быть вновь ущипнутой за какую-нибудь из заманчивых выпуклостей, прокралась стюардесса.
— Кушать будете? — робко спросила она.
Генка прицелился было цапнуть стюардессу за ягодицу, но тянуться было лениво. Взвесив, что ценнее — щип или комфорт, — он выбрал второе.
— Спасибо, милая, мы уже накушамшись, — изрек Генка, гладя масляным взглядом стюардессину попу. — Ну и булки у тебя…
Выщипанные бровки приподнялись кверху.
— Вам булку принести?
— Да нет… благодарю, милая, уже. Хотя…
В замутненном алкогольными парами Генкином мозгу, похоже, родилась идея.
— А помоги-ка мне, дорогая моя, кресло назад откинуть, — сказал Генка тоном эзоповского лиса, провоцирующего ворону на крайне необдуманный шаг.
— А там кнопочка, — сказала умудренная жизнью стюардесса, показывая пальчиком на подлокотник кресла. — Нажмите.
— Я вот что-то… никак, — закряхтел Генка, шаря рукой по подлокотнику.
— Да-да, вот там.
— Бог мой, да где же она?
— Ну… ну я сейчас.
Профессионализм победил.
Стюардесса перегнулась через Виктора, обдав его ароматом недорогих духов, смешанным с жаром молодого, крепкого тела, и…
— Ой!!!
Цель была достигнута. Генка удовлетворенно откинулся в кресле.
— Спасибо, милая, — устало изрек он. — Уважила.
— Как же вам не стыдно!!!
Стюардесса резво перебралась на исходную, выпрямилась, одернула юбку. Бровки нахмурены, губки поджаты, глазки молнии мечут из-под накладных ресниц.
— Еще что-нибудь?! — бросила с вызовом.
Генка хмыкнул.
— Солнышко, не провоцируй. Я ж живой человек. И даже бывший интеллигент и джентльмен. Но если способ, которым я обычно выражаю свою симпатию лицам противоположного пола, не показался тебе вульгарным, я был бы крайне признателен, если б ты оставила мне свой телефон.
— Вам больше ничего не нужно?!
«Еще немного — и она об его голову бутылку разобьет. Благо их тут до фига», — подумал Виктор.
— Иди, милая, — устало махнул рукой Генка. — Программа-минимум выполнена. А на большее я пока не способен. Так что пора на боковую.
Виктор ничего не имел против.
* * *
— Дамы и господа. Самолет идет на посадку. Пожалуйста, пристегните ремни и проследите, чтобы спинка вашего кресла находилась в вертикальном положении, а столик был закрыт и закреплен.
Мягкий, но настойчивый женский голос лился откуда-то сверху.
— Какие, на хрен, ремни? — проворчал Виктор, протирая глаза и пытаясь сообразить, где это он сейчас находится.
Ломило все, что выше шеи, — виски, лоб, затылок, словно внутри головы был не мозг, а маленький осьминог, который изо всех сил упирался в стенки черепа всеми своими конечностями, пытаясь проломить себе выход и выбраться наружу.
— Пристегнитесь, пожалуйста.
В голосе склонившейся над Виктором стюардессы слышалось сочувствие. Виктор кивнул, охнул, схватился за голову и в позе роденовского мыслителя свободной рукой принялся нащупывать ремень.
Видимо, сочувствие стюардессы, за время рейса неоднократно ущипленной и похлопанной по всем выпуклостям, было безграничным. Она снова перегнулась через Виктора и быстрым движением засунула в нагрудный карман куртки сопящего во сне Генки клочок бумаги. После чего аккуратно похлопала его по плечу.
— Пристегнитесь, пожалуйста, — повторила она. Правда, в этом «пристегнитесь» сочувствия было гораздо больше, нежели в том, что было адресовано Виктору.
Генка не реагировал. Тогда стюардесса одним грациозным движением выудила ремень и застегнула его на обмякшем Генкином теле. Сильно заинтересованному в происходящем зрителю могло показаться, что тем же движением Генка был еще и слегка поглажен по небритой физиономии. Причем весьма нежно.
Виктор аж дар речи потерял. Забыв об угнездившемся в черепе осьминоге, он переводил взгляд с белого уголка, торчащего из кармана соседа, на удаляющуюся по проходу умопомрачительную фигурку в синей форме.
— Чо… чо такое??
Глаза Генки были красными, как у вампира, и пустыми, как небо за иллюминатором самолета.
— Рота, подъем, — проворчал Виктор, отчаянно завидуя соседу. — На посадку идем.
Самолет начало слегка потряхивать. От этой вибрации стали понемногу приходить в себя остальные жертвы полета.
— Ох, йооо! — раздалось спереди. — Башка-то как трещит… Люди, у кого-нибудь похмелиться есть?
Люди молчали. У них были те же проблемы.
— Снижаемся? — спросил Генка. Он дернулся было посмотреть в иллюминатор — и, зажмурившись, рухнул обратно в кресло. Судя по тому, как побелело и без того от природы бледное лицо Генки, его осьминог был намного крупнее и напористее.
— Она тебе телефон оставила, — буркнул Виктор.
