— Ничего, один переход всего остался, — буркнул себе под нос боярин. — Проскочим.
Еще один ночлег на камышовой отмели, потом два часа пути среди черных от ивняка берегов — и Ловать вдруг развела берега в стороны, открыв впереди бесконечную, до горизонта, равнину.
— Погоняй, погоняй! — крикнул боярин Лисьин. — Поспешай, косорукие! К вечеру в Новгороде будем!
Лошадки затрусили чуть быстрее, помахивая мордами и изредка вздергивая хвостами. Верста, другая, третья — и путники оказались в белой бесконечности. Белизна впереди, белизна позади, белизна по сторонам. Белый ноздреватый лед под ногами, белое, затянутое пеленой облаков небо. Даже горизонта не различишь — столь незаметно одно переходило в другое. Скачешь, скачешь, скачешь — а ничего вокруг не меняется, словно ты завяз в невидимой паутине и подпрыгиваешь на одном месте.
От отчаяния спасали, как всегда, лошади. Именно они, родимые, пометили частью заметенную, частью расчищенную ветром дорогу. То тут, то там на ледяном панцире, среди крупенистого снега, вмерзшие наполовину в озерную твердь, темнели короткими пунктирами зеленоватые и коричневые катышки. А значит: путники не заблудились, не закружились в белой пустыне, не стояли на месте. И можно снова и снова погонять замученных трудным переходом коней.
— Долго еще, деда? — окликнул старого кормчего рыжий холоп.
— При попутном ветре засветло причалим, — присел, кутаясь в овчину, Лучемир. — А коли поперечный, то токмо к утру.
— А коли на рыси? — поинтересовался Зверев.
— А кто же ее, кошку ушастую, знает? — прищурился старик, послюнил палец, поднял над собой и тут же спрятал обратно: — Холодно, однако, ныне. Не поймешь.
Лошадь во вторых санях споткнулась, сбилась на шаг. Из-за нее пришлось снизить скорость всему обозу. Василий Ярославович смирился и промолчал. Загонишь коней — вовсе посреди озера останешься. Несколько лишних часов все равно ничего не решали. Однако и дневку он делать не позволил.
Сквозь пелену облаков солнце определялось только примерно, по более светлому месту. Сперва ярким казался небосклон над горизонтом, потом это пятно сместилось выше, еще выше, но, так и не достигнув зенита, поползло обратно вниз. А потом на озере стало смеркаться. Тем не менее боярин, выехав вперед обоза, продолжал двигаться широким походным шагом.
Внезапно послышался треск, из-под копыт хозяйского скакуна проступила вода, и снег вокруг начал стремительно темнеть.
— Стойте! — крикнул Василий Ярославович, но сам шага не замедлил.
— Ты куда, отец?! — натянул поводья Андрей.
— Не проваливаюсь же, — пожал плечами боярин. Действительно, тонкий лед трещал и ломался, однако всадник в глубину не уходил, копыта погружались на глубину лишь двух-трех ладоней. Василий Ярославович все больше удалялся от обоза, медленно растворяясь в сумраке. Прошло с четверть часа, и наконец из ночи послышался его громкий голос:
— Сюда гоните! Во весь опор!
— Ну, с Богом, — перекрестился князь Сакульский. — Давай, мужики, нахлестывай. За мной, на рысях, пошли!
Он дал шпоры коню и первым, ломая тонкий ледок, поскакал за отцом. Вода, поначалу составлявшая всего пару ладоней, постепенно прибывала и через сотню саженей составила уже почти полметра. Но зато здесь стали различимы заросли камышей, что помахивали темными кисточками справа и слева от зимней дороги. Это означало, что суша совсем рядом. Похоже, на Ильмене, как и на всех озерах, лед начал таять от берега — а ночной морозец прихватил поверхность новой тонкой корочкой.
— Ой, ё-о… — Конь провалился почти по брюхо, стремена и сапоги макнулись в воду, но уже через мгновение скакун, двигаясь короткими прыжками и ломая грудью лед, выбрался на мелкое место, без понукания перешел в галоп. Еще сотня саженей — и Зверев оказался на берегу, рядом с боярином Лисьиным.
— Добро в санях промокнет, отец, — спешился Андрей и погладил гнедого по морде, успокаивая после неожиданного приключения.
— Сильно не промокнут, коли проскочат быстро, — ответил тот. — Глубокое место только одно. Опять же, иного пути на берег все едино нет.
Послышались испуганные возгласы, женский визг, и где-то через полминуты, расплескивая воду, из сумрака вырвались первые сани, потом вторые, третьи… За ними шли всадники на испуганно хрипящих лошадях. Промоина в конце зимнего, толстого льда не миновала никого. Снова сани, шестые, седьмые…
— Все, — осенил себя крестом боярин. — Добрались.
— Куда? — не понял Андрей. — Новгород-то где?
— В шести верстах по Волхову, — махнул рукой в темноту Василий Ярославович. — Но это уже посуху, можем и завтра, не поспешая, докатиться. Привал.
Великий Новгород путники увидели на рассвете. День выдался малооблачным, и золотые луковки городских церквей сияли в утренних лучах, точно десятки маленьких, новорожденных солнц. Чем всегда мог похвастаться один из древнейших русских городов, выросший на месте легендарного Словенска, так это поразительным даже на Руси богатством. Да и как иначе, коли половина текущих из огромной страны рек устремляют свое течение именно сюда, неся на волнах пузатые корабли? Как иначе, если вольный город несколько веков был столицей самой большой в Европе страны и жемчужиной Ганзейского союза? Однако превратности судьбы жестоки, и демократия Новгородской республики, естественно, пала, едва рядом появилось небольшое и небогатое, но монархическое Московское княжество, которое полвека назад[13] заставило Новгород признать свою власть. И все же это поражение ничуть не выветрило вольнолюбие из горожан и не лишило ганзейский торговый город его кичливого богатства.
Первые посады начались примерно за версту от красных кирпичных стен города, что стоял на обоих берегах Волхова, соединяясь в единое целое широким и прочным каменным мостом. Красные зубчатые стены высотой вдвое превышали кремлевские и огораживали не только цитадель правителя, но и большую часть города. Тесниться, как в Великих Луках, случись осада, горожанам явно бы не пришлось. Да и оборонять стену высотой с пятиэтажный дом куда легче, нежели земляной вал с частоколом. Приставной лестницы на такую высоту не поднимешь, веревку не забросишь. А коли и приставишь или забросишь — кто рискнет лезть по ней на головокружительную высоту? Что тут говорить, красиво жить не запретишь.
Дальше всех от города стояли небольшие избушки, страшно похожие на те, что показывают в детских фильмах про Бабу Ягу. Разве только вместо куриных ножек они стояли на деревянных столбиках. Скорее всего, это было нечто вроде дачных участков: к каждой избушке прилагался огороженный жердяным забором надел размером этак с десять соток. Видать, новгородцы тоже любили побаловаться морковкой и огурчиками, выращенными на собственной грядке. Особняком стояла кузнечная слобода — ее легко было узнать по многочисленным дымам и металлическому звону. Кузнечное ремесло — дело особо огнеопасное, а потому подобные мастерские всегда в стороне от жилья строились. А вот постоялые дворы с высокими бревенчатыми заборами, обширными амбарами, сараями и огромными домами, способными сделать честь самой богатой боярской усадьбе, оказались разбросаны везде и всюду, даже среди «дачных участков».
