– Я на многое могу закрывать глаза, чужеземец, – щелкал и хрипел Ходват, – но ты не смеешь оскорблять моих корней!
– И не думал даже! Но ведь ты сам произнес это несколько раз…
– Или ты попросишь у меня прощения здесь и сейчас или я зарублю тебя прямо на этом дроме!
– Хорошо-хорошо. – Дар сгорал от любопытства. – Прости, что неумышленно обидел тебя.
– Не меня, а мою цнбр!
– Не тебя, а твою цнбр…
Брови Ходвата взлетели вверх, и тут же раздался звон выхватываемого шиташа из притороченных к седлу ножен. На губах юноши кипели проклятия. Жалобно скрипнули ремни от яростного рывка, зашипел рассекаемый сталью воздух. Но возница сидел спиной к Дару, привязанный как паук в центре паутины, и его удару было не суждено достичь цели. Было заметно, как он переводил взгляд с одного ремня на другой, не решаясь перерубить все эти рукотворные путы.
– Не надо так волноваться! – примирительной скороговоркой зачастил опешивший Дар, отклоняясь назад, сколько позволяли ремни. – Если тебе не хочется, я больше вообще не буду произносить этого слова!.. Хотя я даже не знаю, что это такое. Почему ты так злишься?
Снизу послышалось хрипящие звуки еле сдерживаемого смеха. Похоже, вся сцена доставила немало удовольствия чернокостнику.
– Потому что ты многократно оскорбил вслух то, о чем не смеешь даже думать! – Молодой хуураданец бешено переводил глаза с Дара на пленника и обратно.
– Но я действительно не знаю, Ходват! И память моя молчит!
Дрохуг повернул косматую голову, словно заинтересовавшись динамикой эмоциональных перепадов своих седоков. Его большой голубой глаз глянул обиженно. Жесткие косички с выгоревшими красными и синими ленточками взвились и упали перед самым лицом Ходвата.
Молчание было долгим. Юноша замер с шиташем в вытянутой руке. Даже по его спине, казалось, было видно, как он тужится решить эту сложную психологическую задачу. Виновен ли в оскорблении тот, кто не знает, что это оскорбление? С таким вариантом ему явно еще не доводилось иметь дела.
Наконец медленно, с хорошо различимым скрипом, Ходват засунул шиташ обратно в ножны.
– Ну х-х-хорошо! – наконец промолвил он. – Только ты еще раз попросишь прощения. Прямо сейчас! И будешь точно повторять то, что скажу я.
– Хоть десять раз, – с облегчением заверил Дар, захваченный желанием наконец-то узнать, что же такое эта таинственная цнбр.
– Говори: «Прости меня, что, не понимая того…»
– «…не понимая того», – эхом повторил Дар.
– «…я нанес обиду ц… кха-хгм… Сердцу клана Хуурадан».
– «…нанес обиду Сердцу клана Хуурадан», – послушным тоном молвил Дар.
Ходват удовлетворенно кивнул и добавил:
– «И я считаю, что Атсинбирг Хуурадана есть самая благородная Атсинбирг Рортанга».
– «…я считаю, что Атсинбирг Хуурадана – самая благородная Атсинбирг Рортанга…»
Спереди тут же донесся счастливый смех. Ходват в мгновение вновь стал юношей, почти ребенком.
– Я что-то сказал не так?
– Все так, чужеземец! Все, что ты сказал, истинная правда! За это мы и рискуем своими латнирами!
– Тогда почему ты смеешься?
– Потому что мне еще не доводилось видеть, чтобы чужаки так спокойно признавали превосходство хуураданского корня! Я только один раз слышал, как плененный ю'линнор вымолвил эти слова. Но перед этим всех кровников и циников Хоргурда допускали к нему для расплаты. И уж точно после этого он лишился своего латнира!
Дар невольно содрогнулся, представив это зрелище. И в то же время отметил, что в речи Ходвата таинственная «цнбр» получила несколько синонимов, произносить которые не возбранялось – «реликвия», «сердце клана», «Атсинбирг».
– Расскажи, что такое эта… Атсинбирг?
– Это знают даже дети! – жестко отрезал Ходват.
– Я не знаю.
– На-на… – насмешливо отозвался юноша.
– И почему ты в первый раз произнес другое слово, то, которое мне нельзя говорить?
Молчание было ответом.
– Это означает то же самое?
Разговор не клеился.
Тема «цнбр» почему-то была запретной для Дара, но свободной для Ходвата. И раз прямые вопросы с успехом отсечены молодым погонщиком, оставалось только вывести его самого на беседу об этой «цнбр».
– Ладно, оставим это. Поговорим о войне.
– Вот это намного лучше! – тут же откликнулся юноша.
– Сам ты кровник иль циник?
– Мою Атсинбирг а'зардам не достать, я родом из города Карн, – гордо заявил хуураданец. – Но между нами лежит большой долг.
– Что за долг?
– «…Латнирам врага висеть на стене, латнирам предков покоиться в атате!..» – с пафосом продекламировал юноша. – «…И старший птенец гнезда полетел спасать славу и честь…»
Вероятно, рифмованная цитата была частью какой-то песни и отвечала на вопрос, но Дару она не дала ничего.
– И?..
– Отец был элитаром, другом Саудрака, – холодным и каким-то сырым тоном проговорил Ходват. – Я старший сын воина. Я должен разыскать латнир отца. Он погиб где-то в этих местах… возможно, сражаясь против а'зардов. А может быть, бился с этими черными! Ни тела его, ни латнира не найдено. Также пропали десять его дромаругов. Наверное, они были из Изирдора – те, кто опозорил мой род. И кто знает, может, стена одного из вражьих домов держит латнир отца. Пока я не верну его в родовой атат, этот позор омрачает доблесть моей крови.
– Дромаруги – это…
– …отаруги на дромах!
Дар задумчиво кивнул. Стало понятно присутствие столь молодого тангра в истребительном отряде, так же как и его беспощадность.
– Стало быть, ты кровник? – негромко спросил Дар.
– Стало быть, я кровник, – так же тихо подтвердил юноша.
– А Саудрак?
– Об этом спроси у него самого.
– Ты сказал, что в отряде кровники и циники. Циников много?
– Больше половины.
Дар вдруг ощутил, что ужасно устал. Тяжелый рокот скачки дрома сводил с ума. Звук был слышен не только ушами, он передавался через седло, через кости скакуна – прямо в тело седока. Затекшие колени сначала ломило, теперь они будто отнялись. Вдруг сильно стал чувствоваться запах, проникавший через попоны, – густые зловонные испарения, исходившие от шкуры дрома.
И еще Дар подумал, что ему повезло, что судьба дала в попутчики юношу Ходвата. Еще неизвестно, как бы реагировали взрослые воины…
* * *
Солнце уже клонилось крепко за полдень, когда впереди показались дымы далеких пожаров. Темно-серые полосы тянулись в безветренное небо зловещими сигналами войны. Теперь уже не было сомнений, в какую сторону держать путь. Всадники приободрились, предчувствуя конец изнурительной скачки.
Местность снова изменилась: холмы остались позади, а вокруг раскинулась плоская степь, поросшая невысоким кустарником. Несмотря на явно сухую почву, ветви кустов были усыпаны яркими зелеными листочками. Растения сбились в плоские непролазные чащобы, беспорядочно разбросанные по округе, будто зеленые острова в желтом море. Между островами кустарников лежали изогнутые просеки поникшего иссохшего разнотранья. Дром пробегал по ним, громадными зигзагами огибая то один, то другой зеленый остров. Голова скакуна величественно плыла над верхней кромкой кустов, словно лодка над водой.
