— Принял решение? — спросил Паук. — Работаем?
Клык кивнул.
— Работаем, — сказал он. — Встречаем людей на мосту, смотрим, как пойдут дела, и если все плохо — заканчиваем взрывом… как договаривались, — добавил, снизив голос до еле слышного шепота. — Потроха Барлоговы, если бы кое-кто не уперся всеми рогами, взорвали бы мост ночью — и дело с концом… люди бы пришли, поскулили и уползли…
— Люди наступают, — сообщила Шпилька.
…Команда Клыка, сопровождаемая здешними бойцами, встретила авангард врага так неожиданно, как могут только арши. Казалось, входили на пустой мост, а вошли на занятый. И уж в чем у аршей всегда было преимущество, так это в умении драться на очень ограниченной площади, ведь в пещерах всегда так. Лаз, узкий проход, тонкая перемычка. Плюс орочье интуитивное чувство партнерства, бессловесная связь душ, малознакомая людям.
Горстка бойцов не произвела впечатления на ломящуюся по мосту толпу ровно до тех пор, пока не скрестились клинки. Колючки, так и валяющиеся под ногами, делали свое дело и сейчас, когда люди спешились — они впивались в ступни, пропарывая подошвы сапог, отвлекали внимание на себя и усиливали смятение и давку. Арши, за первые же минуты залитые своей и человеческой кровью с головы до ног, использовали преимущество по полной — первые ряды человеческой армии оказались так зажаты между аршами и напирающими задними, что ни о какой свободе маневра речь не шла. В считаные мгновения в них не стало порядка, не стало строя, кажется, уже не стало и цели — многие люди в состоянии, близком к панике, только распихивали всех вокруг, мешая своим же товарищам. Слишком большой отряд людей встал на мосту. У лучников-аршей нашлось сколько угодно времени, чтобы выбрать цель и поразить ее без всякой помехи, как деревянную мишень. Человеческие трупы стоймя торчали в толпе, пока их не сбрасывали в пропасть.
Арши отчасти расплатились за Серебряную реку.
Клык, не успевавший отмечать потери сердцем, но замечавший их холодным разумом бойца, понял, что мост все-таки может быть сохранен, хоть и кровавой ценой. Он уже хотел дать отбой использованию взрывчатки, но тут Паук исполнил свой собственный неожиданный номер: улучив момент, вытащил гремучий студень из сумки, вбил детонатор, чуть придержал и швырнул вперед, не на мост, а за него, в самую гущу наступающих.
Кажется, у кого-то на той стороне хватило ловкости поймать кусок гремучего студня на лету, но выбросить его в пропасть ловкач то ли не успел, то ли не догадался. Раздался грохот, от которого вздрогнули скалы — и на совершенно обезумевших людей сверху хлынул поток щебня, крови, разорванной в клочья плоти и обломков костей. Обугленная человеческая голова упала с неба на головы авангарда, который шарахнулся в стороны и полетел через оба парапета.
Взрыв и сотрясение вызвали камнепад. Через миг на дорогу за мостом с гулом обрушились валуны и песок, накрыв раненых, живых и трупы. Уцелевшие на мосту заметались, кто-то повернул назад, кто-то, обезумев, сиганул через перила — и битва превратилась в резню. Спустя малое время на мосту не осталось никого, кроме аршей, которые, держа наготове обнаженные клинки, перешли через ущелье, перешагивая трупы и добивая раненых.
Клык, слизывая кровь с разбитых губ и все еще скалясь, оглянулся на свою команду. Паук, явно заговоренный от мечей, шел рядом; он потерял шлем и выглядел так, будто кто выплеснул чашку крови ему в лицо и на грудь. Шпилька, которая в драке пронзительно визжала у Клыка за спиной, методично выдергивала из трупов свои метательные ножи. Пырей, урча, облизывал лезвие ятагана; в этой битве он был страшен, как лапа Барлогова, настоящая машина разрушения — вероятно, потому, что, в сущности, дрался за Крысу. Мелкий отстал — он выдернул копье из живота Красавчика и теперь сидел на корточках рядом с мертвым другом, держа его остывающую руку. Клык вздохнул: Хорька перекинули через парапет, и проститься с ним не было никакой возможности. Шпилька подошла понюхать вожака в щеку — по ее лицу текли слезы, смешиваясь с кровью из распоротой скулы. Клык ласково пнул ее в плечо.
Бойцы Нетопыря подотстали, но догнали компанию Клыка на другой стороне ущелья. Люди, сумевшие чудом уцелеть, сбежали по дороге вниз, но, судя по всему, их было немного, и их проводили стрелами. Молния злобно рассмеялся, показывая на торчащие из-под каменной груды окровавленные человеческие руки. Пырей снес умирающему врагу голову и наблюдал за последними содроганиями тела. Шпилька врезала очередной нож между глаз человеку, из последних сил потянувшемуся к мечу.
— Ребята! — закричал Ястреб от обрыва. — Идите сюда, что покажу! Весело!
Арши подошли посмотреть — и зрелище того стоило.
Самое «веселое» заключалось вовсе не в том, что одного из вражеских солдат скинуло с дороги взрывной волной и теперь он отчаянно и безнадежно цеплялся за рвущиеся и ускользающие из пальцев стебли горной травы, вправду уморительно болтаясь над пропастью. Нет, Ястреба привлекло то, что бедолага не был человеком. Взглянуть на эльфийского рыцаря, когда тот не гарцует на белом коне, выпрямившись и задрав подбородок, а извивается в тщетных поисках опоры, как крысенок, пойманный за хвост, — это не каждому удавалось.
Компания Клыка невольно расхохоталась, несмотря на общее мрачное настроение.
Ястреб облизнул собственный меч.
— Я ему сейчас пальцы отрежу, — объявил он тоном распорядителя праздника. — По одному. Интересно, сразу сорвется?
Эльф, бледный, как могут бледнеть только люди и эльфы — до цвета мела даже на губах, — смотрел на него с неописуемым выражением бессильной ярости, отвращения и тоски. Судя по этому выражению, он уже почти решился разжать пальцы и разбиться вдребезги, но тут встрял Паук.
— Ястреб, — проговорил он странным тоном, — а подари его мне?
Ястреб на миг опешил, но решил не спорить:
— Да забирай! На потроха Барлоговы он тебе? Ты что-то придумал?
— А вот смотри, — сказал Паук и нагнулся к эльфу, протянув ему раскрытую ладонь.
Громадные глаза эльфа расширились еще больше. Бойцы, собравшиеся вокруг, уже поняли смысл развлечения Паука и с любопытством наблюдали, что будет дальше. Эльф кусал губы до крови, выбирая между смертью и помощью, принятой от врага, а арши потихоньку начали заключать пари о том, что перевесит: эльфийская спесь или здравый смысл и желание выжить.
— Скорее сдохнет, чем прикоснется к аршу, — презрительно произнес Коршун и сплюнул в шаге от головы эльфа.
— Слышь, Паук, — сказал Клык, — они ядовитые, говорят. Не трогал бы ты его…
Шпилька захихикала, за ней рассмеялись и остальные. Возможно, эльф сделал для себя какой-то вывод и решился. Он с трудом разжал судорожно стиснутую руку с ногтями, содранными до крови и живого мяса, и протянул ее навстречу Пауку. Шпилька завизжала от восторга:
