— Стихия, — проговорил он. — Грозе не прикажешь. Не думайте об этом. — Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три самодельных пластмассовых кубика. — Знаете, что это? Это волшебные кубики. Их подарил мне двоюродный брат, когда было нам лет по двенадцати. Надо загадать желание и бросить. Если выпадет шестерка, оно исполнится. За все эти годы у меня шестерка выпадала только два раза. Сейчас загадаю… — Он встряхнул кубики в ладонях и уронил их на плиты площадки.
Дама невесть почему заинтересовалась этой чепухой.
Выпали три шестерки.
— Твое желание исполнится, — сказала она.
— Подарить их вам? — с готовностью предложил неприметный. — Вам они тоже исполнят три желания.
Она взяла из его рук кубики, встряхнула, зажмурилась, загадывая желание, и бросила. Три шестерки.
— Ерунда какая-то…
— Может быть, мы загадали одно и то же желание? — предположил неприметный. — Я загадал, чтобы Тихоня был жив и здоров, и все у него было в порядке.
— Я тоже, — призналась она. — Но так не бывает.
Мчалась машина по утреннему, еще не проснувшемуся городу. Летний рассвет уже развеял тьму на северо-востоке, но улицы пустынны, в окнах редко где горит свет. Очень рано.
Этюд в серых тонах: железобетонные дома серые, асфальт серый, уходит за ночью серая туча; седой от росы кажется трава на газонах, и в серой машине едет дама в сером костюме.
Слишком рано, чтобы проявились другие цвета большого города.
Мрачный, унылый урбанизированный пейзаж.
И в сердце элегантной дамы невыносимый мрак.
— Остановите, — говорит она водителю, когда они едут мимо сквера.
Дама выходит из машины и идет по каменной дорожке под липами, без цели, без мыслей, просто потому, что не было больше сил оставаться в машине. Здесь, в сквере, она уже не ощущает гнетущего одиночества. Вокруг деревья, цветущие кусты — все живое. В ветвях чирикают какие-то пичуги. А дальше, за сквером, живой шум просыпающегося города. Даже шелест автомобильных шин кажется одушевленным.
Вспомнилось вдруг даме:
Розовый блеск среди зеленых листьев!
Полураскрывшийся бутон пиона — город на рассвете!
Щебечут птицы. Чисто, мирно, тихо.
Покой и красота разлиты над Вселенной.
Покой и красота…
Дама прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла, краем глаза заметила среди темно-зеленого куста что-то розовое. Пион. Он был еще недавно плотно сжатым шариком, а теперь чуть раскрылся, застенчиво показывая свету свои нарядные лепестки.
Подступили к горлу слезы, закружилась голова, и услышала дама возмущенный голос за спиной:
— Что вы делаете!
Дама оглянулась. Пожилой уборщик, мимо которого она прошла, не заметив, как мимо неизменной принадлежности сквера, смотрел на нее, и лицо его было уже не сердитое, а участливое:
— Вам плохо?
Она покачала головой и торопливо пошла к машине, водитель быстро открыл дверь и глянул ей в лицо, ожидая приказа. Усаживаясь на заднем сиденье, дама чувствовала, что разрыдается, если произнесет хоть слово; она просто махнула рукой, и автомобиль поехал. И только сейчас дама заметила, что из сжатого ее кулачка выглядывает розовый лепесток. Она раскрыла ладонь — смятая головка пиона упала на ее колени. Она схватила ее и выбросила в окно, но легче ей не стало.
Серый автомобиль замер у светофора, а рядом остановился междугородный автобус, и, скользнув взглядом по сидящим в нем пассажирам, дама чуть не закричала. Тихоня, живой и здоровый Тихоня сидел у окна, рассеянно поглядывая на улицу. Видение? Вот он встретился глазами с ее испуганным взором, узнал, улыбнулся, кивнул, шевельнул губами… Наваждение?
Красный цвет сменился зеленым, ряды машин неровно тронулись с места. Тихоня помахал ей рукой, она подняла ладонь; и серый автомобиль поехал прямо, а автобус свернул на перекрестке.
Людмила и Александр Белаш
Охота на белого оленя
Жил в одном королевстве на юге Италии король. Был у него единственный сын, стройный, как кипарис, ловкий и сильный, как молодой лев, красивый, как месяц на небе. Больше всего на свете он любил охоту.
Однажды прослышал он, что на западе Италии, за десятью горами, за десятью долами, за девятью лесами в десятом лесу живет белый олень. Взял королевич своих егерей и поскакал на дальнюю охоту.
«Третья сказка попугая» из сборника «Итальянские сказки»
Белый Олень только что сел завтракать, когда без стука, пинком отворив дверь, вошел Рысь. Он всегда так входил — как на загривок с дерева кидался.
— Сидит как ни в чем не бывало, — фыркнул Рысь вместо приветствия. — Можно подумать Сороку не слышал!..
Олень насторожился — стрекотуха и впрямь что-то трещала на заре, но далеко, и он не разобрал спросонья.
— Едет какой-то принц с юга. — Рысь сел на свободный табурет. — Он тебя убить хочет.
Олень отложил ложку и с трудом проглотил то, что успел разжевать.
— Ты серьезно?
— Куда уж серьезней! — Рысь нервно побарабанил по столу когтями, исподлобья глядя Оленю в глаза. — Он уже развернул базовый лагерь на Чистом Урочище.
От Чистого Урочища до Оленьего Дола ходу было всего ничего, если быстрым бегом, а напрямик и того скорее.
Олень медленно поднялся, упираясь в край стола костяшками сжатых кулаков. Хотелось крепко выругаться, но даже для этого слов не нашлось — лишь зубами заскрипел. Рысь сочувственно вздохнул, отводя враз потускневшие желтые глаза — плохо быть черным вестником, тягостно, противно и даже как-то совестно, что не тебя пришли убить.
— Ну спасибо, — процедил Олень, обводя взглядом небогатое, но исправное и чистое жилье холостяка. Вот так-то, Олешка, — обзавелся, обустроился, наладил хозяйство, думал — на годы вперед, а остались — минуты. Все брось — и беги. Ты дичь, и если промешкаешь, то часть тебя пойдет на вертел и в котел, часть скорняку, а голова чучельнику, чтобы потом таращиться стеклянными глазами со стены над камином.
Шумно выдохнув, Олень потер лицо ладонью, отгоняя темные мысли.
— Я помогу тебе собраться, — предложил Рысь, — вдвоем быстрей управимся. А то хочешь, к Лани сгоняю, скажу, чтоб сюда не ходила, а ждала тебя где скажешь…
— А кто сказал, что я уйду?! — со злостью обернулся Олень.
— Сдурел! — вскинулся Рысь. — Ты что, не понял, да? Конкретно за тобой пришли! Думаешь, логово сменишь — и все? Как же! Они весь лес перероют, чтоб тебя найти!.. Уходить надо, пока тропы капканами не утыкали.
— Надо будет — без тропы уйду, — бросил Олень, наскоро опоясываясь, и добавил, натягивая сапоги: — Пошли вместе, глянем на этот лагерь.
