Но нет. Колокола молчали, зато стрекотали доктора-жуки. Стрекотали в шалфее, совсем как сверчки.
— Дженна?
Нет ответа… если только ему не ответили жуки. Ибо внезапно стрекотание прекратилось.
— Дженна.
Ничего. Только ветер да запах шалфея.
Не думая, что делает (интуиция редко подводила Роланда, поэтому зачастую он сначала действовал, а уже потом находил логическое объяснение своему поступку), он наклонился, поднял накидку Дженны, потряс. Зазвенели черные колокола.
На мгновение все оставалось как прежде. А потом маленькие черные существа выползли из шалфея, собрались на голой земле. Роланд подумал, что жуки двинутся на него, и отступил на шаг. Но не дальше. Потому что увидел, что жуки не собираются нападать.
В этот момент на него снизошло озарение. Он вспомнил свою неудачную попытку задушить сестру Мэри, слова Дженны: «Я ужинала с ними…» Такие, как она, не могли умереть, но могли измениться.
Насекомые вибрировали — темное пятно на белесой, выжженной солнцем земле.
Роланд вновь потряс накидку. Жуки начали перестраиваться. Еще несколько мгновений, и на земле возникла буква С.
Но, приглядевшись, стрелок понял, что перед ним не буква, а кудряшка, та самая непослушная кудряшка со лба Дженны.
Жуки застрекотали, и в их стрекоте Роланд расслышал свое многократно повторяемое имя.
Накидка выпала из руки Роланда, упала на землю, колокола звякнули, и жуки тут же начали расползаться в разные стороны. Роланд подумал о том, чтобы звоном колоколов собрать их вновь… но зачем? С какой целью?
Не спрашивай меня, Роланд. Что это может изменить? Дело сделано, мост сожжен.
Однако она нашла способ прийти к нему в последний раз, подчинив своей воли тысячи жуков. Каких усилий это потребовало?
А жуки уползали в шалфей, залезали в трещины в скале.
Вот исчез последний. Дженна ушла.
Роланд сел, закрыл лицо руками. Думал, что заплачет, но нет, когда он опустил руки, глаза его так и остались сухими, как пустыня, через которую ему предстояло пройти, преследуя Уолтера, человека в черном.
Если меня и ждет проклятие, сказала она, пусть это будет мой выбор — не их.
Сам он так мало знал о проклятии… но чувствовал, что ему еще предстоит узнать очень и очень многое.
В заплечном мешке, который принесла Дженна, был табак. Роланд свернул самокрутку и закурил. Докурил ее до крошечного окурка, не сводя глаз с ее одежды, вспоминая взгляд ее черных глаз. Вспоминая ожоги от золотого медальона на ее пальцах. Однако она подняла медальон, зная, что Роланд хочет забрать его с собой. Боль не остановила ее, и теперь на шее Роланда висели два медальона.
Когда поднялось солнце, стрелок двинулся на запад. Он знал, что со временем найдет лошадь или мула, но сейчас он не возражал против пешей прогулки. И целый день у него в ушах стоял звон колоколов. Несколько раз он оглядывался в надежде увидеть черноволосую фигурку, догоняющую его. Но нет, он был один в холмистой стране к западу от Элурии.
Совсем один.
Терри Пратчетт
ПЛОСКОМИРЬЕ
Тепу & Lyn Pratchett THE SEA AND LITTLE FISHES Перевод с английского E. Александровой © Тепу & Lyn Pratchett, 1998 © Перевод. E. Александрова, 1999
«The Colour of Magic» («Цвет волшебства») (1983)
«The Light Fantastic» («Безумная звезда») (1988)
«Equal Rites» («Творцы заклинаний») (1988)
«Mort» («Мор, ученик Смерти») (1989)
«Sourcery» («Посох и шляпа») (1989)
«Wyrd Sisters» («Вещие сестрицы») (1990)
«Pyramids» («Пирамиды») (1990)
«Guards! Guards!» («Стража! Стража!») (1991)
«Eric» («Эрик») (1991)
«Moving Pictures» («Живые картинки») (1992)
«Reaper Man» («Жнец») (1992)
«Witches Abroad» («Ведьмы переходят границы») (1994)
«Small Gods» («Малые боги») (1994)
«Lords and Ladies» («Хозяопп») (1994)
«Interesting limes» («Интересные времена») (1995)
«Soul Music» («Соул — музыка души») (1995)
«Maskerade» («Машкерад») (1995)
«Men at Arms» («При исполнении») (1996)
«feet of Clay» («Глиняные ноги») (1996)
«Hogfather» («Дед Кабан») (1996)
«Jingo» («Патриот») (1997)
Плоскомирье — это планета-диск, которую держат на спинах четыре слона, стоящие на панцире огромной черепахи, вечно плывущей сквозь космические просторы. Используя в качестве отправной точки эту классическую концепцию, Пратчетт весело и язвительно открывает стрельбу по многочисленным мишеням — Шекспир, теория креационизма, героическая фэнтези и т. д., и т. п. — и ради сбора исходного материала смело вторгается в столь отдаленные царства, как древний Египет, империя ацтеков и Италия эпохи Возрождения. Когда Пратчетт не создает сатиру на исторические периоды или культуры, он сосредоточивает основное действие возле Анк-Морпорка, выдуманного города, который представляет собой сплав Флоренции эпохи Возрождения, викторианского Лондона и Нью-Йорка наших дней.
В книгах Пратчетта жанр «фэнтези» использован в качестве ярмарочного кривого зеркала, где в искаженном, но узнаваемом виде отражаются заботы и тревоги двадцатого столетия.
Романы можно приблизительно разделить на три группы.
Главный герой цикла, посвященного Ринсвинду («Цвет волшебства», «Безумная звезда», «Посох и шляпа», «Эрик», «Интересные времена»), — трусоватый (или очень рассудительный) горе-волшебник, постоянно пытающийся избежать одной опасности лишь для того, чтобы угодить в другой, стократ худший переплет. Однако как бы жизнь ни била Ринсвинда, он неизменно умудряется выйти из передряг победителем и восстановить в мире Диска некое подобие порядка, как его там понимают. Главный объект сатиры Пратчетта в этом цикле романов — героическая фэнтези со всеми ее штампами: троллями, чародеями и прочей подобной фауной. Так, например, «Посох и шляпа» — это пародия на лавкрафтовские запредельные миры, населенные демонами; а «Эрик» — насмешливый перепев фаустианской темы договора с дьяволом.
В серии романов, посвященных бабане Громс-Хмурри («Творцы заклинаний», «Вещие сестрицы», «Ведьмы переходят границы», «Хозяева», «Машкерад»), впервые появляется один из самых популярных персонажей всех циклов, ведьма с железным характером, стальными моральными устоями и железобетонной гордостью. Бабаня Громс-Хмурри умеет совладать с любой ситуацией. Подобно герою вестернов, она — формально отрицательный герой, творящий добро. В основу «Машкерада» ложится «Призрак оперы», а над «Сном в летнюю ночь» посмеиваются «Хозяева», где вместо деликатных и благовоспитанных фэйри Шекспира появляются высокомерные, недобрые эльфы кельтского фольклора.
