От этих снов Шут просыпался с колотящимся сердцем и долго потом вертелся, сбивая простыни — не мог унять этой внутренней дрожи. И хорошо, когда рядом была Элея… она не спрашивала ничего — просто обнимала покрепче, прижималась к Шуту всем телом, спасая его от тревожных мыслей. А без любимой королевы стало совсем худо… хоть не засыпай. К счастью, Шут успел кое-чему научиться, пока рядом был Кайза. Например, заваривать такие травы, от которых сон приходит очень быстро, да такой крепкий, что никакие видения не мучают вовсе. Отвар этот вреда не имел, и Шут привык готовить его почти каждый вечер. Если не забывал.
Но проблему с мальчишкой и его истинным происхождением травы решить не могли, и потому Шут как мог избегал общения с Фарром. На вопрос короля, отчего, он врал, что не ладит с такими малыми дитями. Отбрехивался виртуозно. Да Руальд и не настаивал, хотя сам считал этого мальчика лучшим на свете и каждый день обязательно улучал хоть немного времени пообщаться с ним.
В один из дней, глядя на короля с принцем, Шут с удивлением увидел, что между мальчиком и Руальдом протянулась тонкая ниточка связи… Она была очень зыбкой и непрочной, мало походила на те узы, которые соединяли Фарра и самого Шута, но все же… Все же эта нить была. И с каждым днем, пусть едва ощутимо, но она становилась прочней. После долгих раздумий Шут понял, что однажды Руальд по-настоящему заменит Фарру отца. Он сам станет для мальчишки единственным родным человеком. А Шуту всего-то и надо — отойти в сторону… И не рушить связь с принцем, нет! Просто по возможности совсем не принимать участия в его судьбе. Быть может на эту странную магию уйдут годы, но однажды наступит день, когда никто не заподозрит, никто не увидит, что кровным отцом Фарра когда-то был некий граф Ветер…
Мысль эта поначалу весьма ободрила Шута, но потом он осознал, как много времени пройдет, прежде, чем новые узы соткутся, а старые разрушатся. За это время любой наделенный даром человек сумеет разглядеть то, что должно оставаться в строжайшей тайне. Вот только поделать ничего не мог… лишь чувствовал, как постоянный страх, как жизнь во лжи постепенно разрушают что-то очень важное между ним самим и Руальдом. С каждым днем этот невидимый раскол становился шире. Король о нем не догадывался, но сам Шут места себе не находил. И иногда ловил себя на странном болезненном желании открыть Руальду правду. Сделать это прежде, чем успеет кто-то другой. Прежде, чем однажды король наяву потребует объяснений.
Все эти страхи были тем более небеспочвенны, что Шут помнил — во дворце наверняка есть еще хотя бы один человек, наделенный Даром. Тот, кто помогал Тодрику и кто наверняка знал многое о происходящем среди жителей Солнечного чертога.
А ведь Тодрик наверняка общался с этим человеком…
Несколько дней Шут набирался решимости поговорить с принцем. Он понимал, что тот не выкажет восторга при виде старого недруга, и уж тем более не захочет помогать ему. Но разве их высочеству обязательно знать настоящую причину вопроса? Вовсе нет. При желании Шут умел врать очень правдоподобно.
Оставив Руальда нянчиться с сыном, он вдруг понял, что время пришло — или идти сейчас, или уже никогда. Потому, как дольше оттягивать разговор смысла нет.
После допроса в кабинете у Дени Тодрика не стали возвращать в Лагон. Руальд проявил милость и велел оставить брата во дворце. Под стражей. В воспитательных целях он даже хотел поначалу запереть суеверного принца в его бывших покоях, где так страшно погиб тот неизвестный бедняк. Но потом передумал — это вызвало бы излишнее любопытство со стороны челяди и других обитателей дворца. Тодрика посадили под замок в подвалах Чертога, там, где располагались помещения для высокородных нарушителей закона. Комната была совсем небольшая, обставленная проще, чем спальня Шута — кровать, шкаф, стол с парой стульев и умывальник. Пожалуй, старшие слуги и те могли похвастаться жильем побогаче. Но принц не роптал. Наверное, после темницы в Лагоне эта простая, но чистая и теплая комната казалась ему самой прекрасной в мире. Она не имела окон, зато в ней был камин, а гвардейцы следили, чтобы запас дров у пленника не истощался никогда. И кормили его наравне со всей дворцовой знатью — даже вино подавали к жаркому.
Вот только Руальд к брату больше не заходил. Тодрик не ведал ни прощения, ни наказания. Он так и жил в постоянном страхе, не зная, что случится завтра, послезавтра, или через неделю.
У них с Шутом опять было слишком много общего…
Вот только это вовсе не означало, что принц захочет общаться с любимчиком своего брата. С человеком, который украл у него этого брата…
— Чего вам, господин Патрик? — стражник-гвардеей удивленно посмотрел на Шута, который ежась от холода стоял перед ним. Это был зрелый воин из самых верных людей Дени, он прекрасно знал, кого охранял. Равно как знал, насколько Шут и принц друг друга не жаловали.
— Надо, — вдаваться в подробности Шуту не хотелось. И он очень надеялся, что не придется долго уговаривать стражника — очень уж холодно и неуютно было в подземелье. Но гвардеец смотрел с сомнением, почесывал короткую рыжую бороду. Еще миг и скажет это их любимое 'не велено'. А пользоваться Силой тут как-то неуместно… Шут совсем было решил, что придется получать разрешение Его Величества с печатью и подписью, иначе никто его не пустит к принцу. Но в этот момент стражник пожал плечами и потянулся за ключом.
— Ну раз надо, так дело ваше… Капитан сказал препятствиев вам не чинить, — рыжебородый задумчиво покусал губу. — Уж и не знаю, отчего…
По лицу гвардейца Шут понял — тот и в самом деле хотел бы уразуметь, что такого Дени Авером знал про господина Патрика… очень странного господина, имеющего позволение входить в личные покои короля и в камеру главного государственного преступника.
Зазвенели ключи. Тяжелая окованная железом дверь отворилась без скрипа.
— К вам гость, ваша милость, — объявил стражник, пропуская Шута внутрь. Едва тот переступил порог, как могучая створка с лязгом захлопнулась у него за спиной. Это было очень неприятное ощущение.
В комнате было тепло — горел камин и несколько высоких толстых свечей. Словно принц очень боялся темноты… Тодрик сидел за большим столом и что-то писал на листе бумаги. Другие такие листы во множестве были разбросаны по полу. Когда Шут переступил порог, принц удивленно вскинул голову, уронив каплю чернил с кончика большого пера. В глазах его мелькнули радость и надежда, которые, впрочем, сразу же сменились гневом и обидой разочарования. Однако спустя еще мгновение Тодрик вполне овладел собой.
