Принц и принцесса направились по обрамленной арками галерее к стене Зольтры Лучезарного; миновав оранжерею, они прошли по сырому короткому туннелю под стеной и оказались на парадном плаце перед Пеньядором — обширной площади, издавна прозванной Урквиалом. Справа стена круто поворачивала на юг; неподалеку, за разлапистой лиственницей и плотной порослью можжевельника, притаилась потемневшая от времени рассохшаяся дощатая дверь.
Кассандр, уже начинавший сомневаться в целесообразности всей затеи, пробрался к двери, расталкивая колючие ветви можжевельника и ругаясь — желтая пыльца, опадавшая с лиственницы, сыпалась ему в глаза. Принц нажал на старую дверь и крякнул: дверь не подавалась — доски осели, ржавые петли перекосились. Кассандр приложился плечом и напрягся; с громким унылым стоном чугунные петли повернулись, и дверь приоткрылась. Кассандр отметил победу над препятствием мрачным торжествующим кивком и подозвал Мэдук: «Смотри! Перед тобой запретный сад принцессы Сульдрун!»
Они стояли над узкой ложбиной, круто спускавшейся к маленькому полумесяцу пляжа. Когда-то сад был задуман в классическом стиле Аркадии, но теперь беспорядочно зарос всевозможными деревьями и кустарником — дубками, оливами и лавром, миртом и тисом, а также душистыми травами — гортензиями, валерианой, златоцветником, вербеной, пурпурным тимьяном. На полпути к пляжу россыпь мраморных обломков и несколько еще не свалившихся колонн свидетельствовали о местонахождении древнеримской виллы. Единственное сохранившееся строение было рядом: небольшая часовня, запятнанная влажным лишайником; от нее исходил запах сырого камня.
Кассандр указал на часовню: «Здесь Сульдрун укрывалась от непогоды. Она провела много одиноких ночей в этом тесном и неуютном месте». Принц неодобрительно покачал головой: «А также несколько не столь одиноких ночей — за что жестоко поплатилась».
Мэдук сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза, и отвернулась: «Здесь томилась моя мать. Я ее никогда не знала. Здесь она встретила моего отца — и он умер, брошенный в подземелье! Как я могу все это забыть?»
Кассандр пожал плечами: «Не знаю. Могу только заверить тебя, что испытывать сильные чувства по этому поводу бесполезно. Ты хочешь спуститься в сад?»
«Давай пройдем по тропе, посмотрим, куда она ведет».
«Она петляет вниз и выходит на берег моря. Сульдрун проводила дни, выкладывая тропу галькой, собранной на пляже. Но дождевые потоки размыли гальку — от усилий твоей матери, да и от всей ее жизни, не осталось почти никаких следов».
«Кроме меня».
«Точно, кроме тебя! Достопримечательное достижение, нечего сказать!»
Мэдук проигнорировала издевательский тон принца — по ее мнению, он не свидетельствовал о хорошем вкусе.
«По правде говоря, — задумчиво продолжал Кассандр, — ты на нее совсем не похожа. По-видимому, ты многое унаследовала от отца, кто бы он ни был».
«Моя мать любила его! — с чувством сказала Мэдук. — Значит, он был благородный человек, занимавший достойное положение! Тем не менее, меня обзывают „бастардом“ и смеются над тем, что у меня нет родословной».
Кассандр нахмурился: «Кто позволяет себе такие вольности?»
«Шесть фрейлин, которых ко мне приставили».
Принц был шокирован: «Неужели? На первый взгляд они любезны и пригожи — особенно Девонета!»
«Она хуже всех. Маленькая ядовитая змея в девичьем обличье!»
Возмущение Кассандра слегка улеглось: «А, о чем тут говорить! Девицы любят посплетничать и обменяться колкостями. Печальный факт, но такова их природа. Так что же, пойдем дальше?»
Мэдук задержалась, спускаясь по тропе: «У Сульдрун не было друзей? Ей никто не помогал?»
«Никто не отваживался нарушить королевский указ. Время от времени сюда заходил жрец, отец Умфред; он утверждает, что хотел обратить Сульдрун в христианство. Подозреваю, что он хотел совсем другого, но в этом ему, без сомнения, было отказано. Возможно, именно по этой причине он выдал ее королю».
«Так ее предал отец Умфред!»
«Полагаю, что, по его представлению, в этом состоял его долг».
Мэдук кивнула, усваивая новые сведения: «Почему Сульдрун здесь оставалась? Я бы перескочила через стену и сбежала уже через час!»
«Ты так и сделала бы, охотно верю! Но Сульдрун, насколько я ее помню, была мечтательным, робким созданием».
«Но у нее была возможность уйти. Что ей помешало?»
Кассандр задумался: «Надо полагать, она все еще надеялась получить прощение короля. Если бы она сбежала, что тогда? Она не смогла бы выжить в нищете, грязная и голодная — ее бы кто-нибудь изнасиловал, она замерзла бы в придорожной канаве холодной ветреной ночью».
Мэдук не совсем понимала, о чем речь: «Кто-нибудь изнасиловал — что это значит?»
Принцу пришлось объяснить смысл неосторожного выражения в самых обобщенных терминах. Мэдук поджала губы: «Нахальное поведение! Если бы кто-нибудь попытался сделать что-нибудь подобное со мной, я не потерпела бы такого обращения, и обидчик получил бы от меня строгий выговор!»
«Уверяю тебя, Сульдрун тоже не прельщала подобная перспектива, — ответил Кассандр. — Вот такая история. А теперь от нее ничего не осталось, кроме принцессы Мэдук. Ты достаточно насмотрелась на старый сад?»
Мэдук огляделась по сторонам: «Здесь тихо и становится не по себе. Как будто весь мир отодвинулся куда-то вдаль. При лунном свете здесь, наверное, очень грустно — и так красиво, что сердце разрывается. Я больше не хочу сюда приходить».
6Горничная сообщила леди Дездее о том, что принцесса Мэдук вернулась в замок в сопровождении принца Кассандра.
В результате леди Дездея не знала, что предпринять. Она намеревалась хорошенько отчитать маленькую шалунью и назначить ей в наказание шесть утомительных уроков танцев. Соучастие принца Кассандра, однако, полностью меняло дело. Наказать Мэдук значило бы, тем самым, подвергнуть критике молодого принца, а Дездея не хотела брать на себя такую ответственность. Кассандру суждено было однажды стать королем, а короли, как известно, отличаются злопамятностью.
Раздраженно повернувшись на каблуках, леди Дездея решительно направилась в гостиную королевы, где ее величество Соллас отдыхала на диване, обложившись подушками, в то время как отец Умфред звучно декламировал псалмы по-латыни, постепенно разворачивая пергаментный свиток. Соллас не понимала ни слова по-латыни, но находила, что голос отца Умфреда производил успокоительное действие; тем временем королева подкреплялась свежим творогом с медом, приготовленным в небольшой серебряной чаше.
