Но смерть Эстел дала начало новой жизни – его собственной. Ее смерть, переезд деревни и Милос, отец Эстел, преобразили Паноса. Сколько Панос знал Милоса, того всегда кликали Чокнутым, а после несчастья его помешательство только усилилось. Но Панос научился прозревать сквозь пелену безумия Милоса и мало-помалу понял, что тот является провидцем и хранителем древнего знания.
Панос пересек садик и уселся на любимой скамейке. Сам по себе этот садик ничем не примечателен, но отсюда открывается удивительный вид на долину. После смерти Эстел Панос провел на этом самом месте бесконечную череду дней, воображая, будто вороном парит над долиной. Именно в такой день к нему подошел Милос и сказал, что настало время посвятить его в секреты тайного Ордена пифий.
Неподалеку двое мужчин в синих рабочих комбинезонах белили известью основание старого дуба, чтобы предохранить его от вредителей. Он ни разу не встречал ни того, ни другого; странно, ведь он знает практически всех жителей деревни. Хотя Панос уже несколько лет живет в Афинах, но часто приезжает сюда навестить мать и побыть невдалеке от святилища.
Он разглядывал работников, пока тот, что был поближе, не посмотрел в его сторону. Панос приветливо кивнул, поздоровался и осведомился, как идут дела. Маляр помолчал, снял кепку, вытер лоб тыльной стороной ладони и сказал, что здесь прекрасно, но он еще никогда не потел в такую прохладу.
– Солнце жаркое, а воздух холодный.
– В горах всегда так. Тут вам не Афины, – отозвался Панос, стразу же уловив столичный говор работника. – Давно вы здесь?
– Со вчерашнего дня. Меня прислало правительство, – маляр буквально лучился от осознания собственной важности; выпятив грудь и чуть не лопаясь от гордости, он ждал реакции Паноса. Но Панос разочаровал его, засмеявшись и качая головой.
– Значит, теперь после землетрясения правительство направляет сюда людей ухаживать за деревьями. Осталось лишь снова перевезти деревню.
– Меня прислали, потому что на следующей неделе в Дельфы приезжает король, – начал оправдываться маляр.
– Так-таки и приезжает? – с издевкой откликнулся Панос.
Маляр улыбнулся, поскольку знал такое, чего эта местная деревенщина знать не могла.
– Вот именно! Приедет посмотреть, какой ущерб нанесен руинам, и даже останется на два дня.
С этими словами маляр надел кепку и вернулся к работе.
Панос устремил взгляд в долину, обдумывая услышанную весть. Он знал, что в горах в паре миль отсюда у короля имеется резиденция, но монарх посещает ее крайне редко. Теперь Панос больше не сомневался в надежности предсказания. Время выбрано идеально.
– Папа, вот ты где!
Панос оглянулся через плечо и увидел спешащего через сквер сына. Григорис, теперь уже взрослый, как две капли воды напоминал его самого: такой же мускулистый, с узкими бедрами и темными вьющимися волосами. Наверняка только что услыхал о предстоящем визите короля и спешит удивить отца.
– Папа, ты не поверишь! Началось!
Панос встал со скамьи, взял сына за руку и повел подальше от рабочих.
– Знаю. Пойдем.
– Но откуда ты знаешь? Ты же был здесь. А я только что разговаривал со Стефаносом неподалеку от лагеря.
Панос остановился и повернулся лицом к Григорису.
– Я же просил тебя держаться подальше от руин! А ты первым делом, как только я ушел, помчался туда.
– Я не ходил к руинам, а держался поодаль. Она меня не видела. И чужеземец тоже. Я был очень осторожен.
Панос покачал головой; сын явно испытывает его терпение. Григорис уже допустил ошибку в Афинах, когда позволил обнаружить себя в Акрополе. А затем, прежде чем Панос успел задержать его, осложнил дело, ринувшись в преследование.
– Я уже просил прощения. Сколько раз надо извиняться? Я уже не ребенок. Ну, теперь ты выслушаешь меня?
– А что ты сделал бы, если бы они просто остановились и подождали тебя?
Сын в отчаянии возвел глаза к небу.
– Я же говорил, что всего лишь хотел спугнуть чужака. Наверно, посоветовал бы ему держался подальше отсюда.
Панос мгновение с молчаливым упреком пристально вглядывался в глаза Григорису.
– Незачем извиняться передо мной. Извинись перед собой.
Он уже собирался воззвать к одному из священных правил «Познай самого себя», но Григорис перебил его.
– Отец, завеса раздвинулась! В храме вновь поднимаются испарения.
– Что?!
– Именно об этом я и хотел тебе рассказать.
– Ты уверен?
Храм Аполлона по утрам всегда окутывает туман, который зачастую легко принять за испарения и решить, пророчество о Возвращении уже сбывается.
– Сам я не видел, поскольку ты велел мне не подходить к руинам. Но, скорее всего, это правда.
Панос знал, что Стефанос считает Григориса простодушным; это может оказаться очередной его шуткой, потому отрывисто бросил:
– Посмотрим.
– Что делать теперь? – нетерпеливо уставился на него сын.
– Ждать. Мы ждали много лет, подождем еще пару часов или пару дней.
Панос мысленно вернулся к предсказанию. После смерти Эстел Милос предсказал Возвращение и указал все приметы. К тому времени Милос оставался единственным живущим членом Ордена пифий, но с годами он крупица по крупице передал знания Паносу. Наконец, настало время Паносу, главе Ордена пифий, воспользоваться своим могуществом.
Надо поговорить с самим Стефаносом, но и без того ясно, что это правда. Наконец-то все сходится. Больше незачем опасаться Дорианы Белекамус из-за ее власти над святилищем. Сомнений больше нет – она и есть избранная.
Белекамус станет новой пифией; он будет толкователем, и первое прорицание наверняка будет дано самому королю.
Стоявший на деревянном столе фонарь освещал убогую лачугу с земляным полом, крытую соломой. Рядом с фонарем лежала толстая книга, раскрытая на странице, покрытой древнегреческими письменами. Это был текст каменной таблички, извлеченной из дельфийских архивов, автором которого был Плутарх, служивший жрецом в Дельфах в первом веке нашей эры.
Инди уже минут десять неторопливо записывал на листке бумаги перевод рукописи. Хотя на следующей странице можно было найти и перевод на английский, ему хотелось проверить свои способности. Он не знал смысла лишь трех слов, и теперь домыслил их значение, исходя из контекста. Инди подул на бумагу, высушивая чернила, и положил авторучку на стол.
– Ладно, посмотрим, – пробормотал он, поднося бумагу к свету. Насколько можно судить, рукопись отвечает на вопрос, почему предсказания оракула зачастую оказывались двусмысленными. Инди негромко зачитал перевод вслух:
– «Ибо оракул вопрошают не какие-нибудь отдельные особы по поводу покупки раба или прочих личных вопросов, но весьма могущественные граждане, короли и деспоты, притязания коих весьма обширны. Они ищут божественного совета по судьбоносным решениям. Разгневать либо огорчить сих людей грубой правдой, не отвечающей их упованиям, не принесло бы проку жрецам оракула».
