А если сохранит — точно наложит на себя руки! Эльфы целомудренны только в легендах и бедной фантазией не страдают, однако это результат скорее скуки и долголетия, нежели страсти. Но если мальчику, которого пока по-прежнему опекает Брайн, пришлось пережить хотя бы половину из того, чему подверг этого беднягу скорее всего тот же самый маньяк Гэрон, обрадованный возможностью включить в свою коллекцию недобровольных любовников экзотику в виде настоящего эльфа, — то не удивительно, что парнишка настолько не в себе. От души пожалев, что не сохранил мерзавцу жизнь в бою, незаслуженно облегчив ему кончину, Дамон попросил своих бледных, с перекошенными лицами, подручных убрать лишнее и отходы, отправляя туда же свои перчатки и одежду.
— Ребята, покараульте.
Вымывшись и переодевшись за ширмой, Дамон вылил себе на руки оставшийся в бутыли спирт и взялся за инструменты. Времени ему понадобилось немало, и к тому моменту, когда перемотанное бинтами тело перекочевало на кровать, и возможное скорое явление Совета по его душу, и сбежавший колдун, и все прочие проблемы и заботы безнадежно проигрывали почти неодолимому желанию упасть рядом.
На всякий случай, не надеясь ни на кого иного, койку себе он попросил организовать здесь же, оставаясь на дежурстве и не испытывая к эльфику уже ничего, кроме жалости. Кто же это только додумался тебя посвятить, мальчик?! Ведь Страж и впрямь оказался почти мальчиком: судя по косточкам переломанного запястья — лет 20, для эльфов это даже не молодость, а подростковый период. Ребенок, ему еще оружие собственное не положено, а какая-то ушастая тварь сподобилась отправить его на задание!
Факт, который говорит сам за себя, — Ищейки к своим безжалостны в не меньшей степени, чем к врагам. Недоброе понимание, что придется всерьез озаботиться Сворой, стало последней четкой мыслью прежде, чем Дамон позволил наконец усталости взять свое.
* * *
Прошло несколько дней, и Фейта чрезвычайно интересовал вопрос, куда же подевалась леди Рузанна. Ее отсутствие волновало его все сильнее, даже не смотря на то, что больше никого из светлых так и не появилось. Он допускал, что по какой-либо причине, Рузанна могла не поставить Совет в известность о своих выводах на его счет, и что в данный момент она продолжила ловлю Азара, оставив Конрада 'на хозяйстве' в завоеванном замке, — именно последнее и вызывало беспокойство. Кто знает, не припасены ли у колдуна парочка-другая неприятных сюрпризов, сочетающих в себе его извращенную фантазию и сам по себе чреватый неприятностями, талант его подручного, — а выяснять это оказалось поздно. Он смеялся над нелепым чувством ответственности за нее, но поделать ничего не мог. Дамон представил, как в лучших героических традициях отправляется на поиски чернокнижника ради спасения прекрасной дамы, и признал, что Райнарт прав, — после того, что с ним уже случалось, удивить подобным развитием событий невозможно!
Пока же он занялся тем, что наплевав на осторожность, все-таки стал работать с психикой жертв, начав с Клея, который теперь хотя бы разговаривал. Подопечный эльфенок-Страж представлял из себя одну сплошную заботу, так что уехать доктор Фейт все равно себе позволить не мог. Эльфик был практически безнадежен, но он по крайней мере врач, а даже без такой отнюдь не чудодейственной помощи, у парнишки вообще не оставалось шансов.
Признаться, Дамон уже рассматривал вариант уловить его уходящую душу и допросить во всех подробностях либо просто считать память. Хотя чисто технически это как раз было бы совсем не просто и весьма неприятно, зато утаить что-либо у пойманного духа не получится. Мысль о ритуале Дамону откровенно претила: может, юный эльф и был фанатиком-Стражем, отличившимся на этом поприще, за что и заработавшим раннее посвящение, но над ним уже поизгалялись всеми возможными способами. Не хотелось становиться еще одним в списке его палачей. До такого, он и в худшие свои годы не опускался.
Однако с большой долей вероятности, иного выхода у него не останется: эльфик хоть и приходил в себя изредка, но был настолько истощен, что сил воспринимать что-либо вокруг у него не было. Раны нисколько не заживали, и у организма уже не получалось бороться. Его едва-едва удавалось напоить лекарственными эликсирами и питательным бульоном. Дамон перебрал всех, к кому имело смысл обращаться за помощью в данной ситуации, — выходило, что не к кому. Его собственная Сила, при попытке подпитать тонкие поля, убьет эльфенка вернее ножа по горлу. Появившаяся идея была бредовой, но все-таки это была идея.
Как люди говорят, что дома и стены помогают, то же можно сказать об эльфе в лесу. По распоряжению доктора Фейта, эльфенка отнесли из замка примерно туда же, где он после штурма оставил Сивилла, — очень хорошее место, даже ручей рядом. Сделать перемещением хуже, — его пациенту было уже трудно, к тому же в отсутствие всяческих любопытных взглядов, маг мог без опасений не только осуществить задуманное, но и использовать так не нравившийся ему ритуал из арсенала самых что ни на есть черных высших чар.
Драконья флейта не пережила своего единственного грандиозного волшебства, и на этот раз инструментом оказалась свирель.
Если получится, будет эльфику сувенир, — мужчина улыбнулся слегка. Чтобы о нем, Владыке Башни Дамоне Темном, не думали, но в целом к эльфам он неприязни не испытывал. Только к отдельным представителям. К тому же, слишком долго он учил себя жить без ненависти, учил верить, что это возможно, заставлял вспоминать то, что могло в этом убедить…
Слишком долго! Чтобы сейчас снова отбросить себя назад, выжав из этого мальчика всю имеющуюся информацию, и лишить его не только шанса на жизнь, но и покоя в посмертии.
На этой мысли он поднес к губам незатейливый инструмент, и свирель с грустью вздохнула, пробуя голос. Она задумалась, перебрала несколько нот, и начала песнь.
Лес тихо выдохнул в ответ.
Свирель спрашивала. Свирель звала. Свирель была угасающим солнцем и зажигающейся ночью. Свирель была лесом: теплой землей в норах… Ковром листьев, игл, травы, грибниц, стволами — стремящимися к светилу… Свирель была жизнью, которую редко кому дано почувствовать… Жаждой жизни.
Свирель была!
Она звала, увлекала за собой в переплетение звуков и чувств. Она ничего не брала себе, она приглашала войти, вслушаться, стать чем-то иным…
Май давно миновал, но вдруг распустился папоротник. Робко, словно испрашивая позволения, зазвучали рожки и дудки сильванов. Рассыпался ворохом брызг систр кэльпи. Встрепенулись, не успевшие заснуть птицы, и воздушные фейри — закружили хоровод над поляной, извержением искр торжествующего алегро…
