Совет городка оттягивал окончательное решение только из уважения к моим родителям, но со дня на день все должно было кончиться. В исходе приговора никто не сомневался. Я клялся матери, что убегу по дороге или покину лже-отца как только стану совершеннолетним. Это, как ты понимаешь, мало успокаивало ее.
В тот день я достал последние книги о моем народе, которые были в бибилиотеке. Я так устал, что уже не мог читать, только тупо пролистывал картинки, словно глупый ребенок. Вдруг несколько рисунков привлекли мое внимание. Я вчитался в подписи под ними и понял, что решение найдено! Я тщательнейше скопировал рисунок и расставил все книги по местам, чтобы никто не мог понять, какие из них я читал, а какие нет. Какое счастье, что в нашем городке можно было встретить самых разных специалистов, о чем надменные пришельцы даже не задумывались.
Немолодой уже орк, чья зеленая кожа понемногу начинала покрываться складками, предвестниками морщин, тогда все больше занимался плотницким делом, чем магией. И только такому любопытному мальчишке, как я, было дело до того, что у себя на родине он владел еще одним искусством, обычным для орков. Он был мастер татуировки. Я же любил копировать разные узоры, на этом наши интересы и сошлись. Я часто притаскивал ему рисунки из книг, а так же помогал составлять краски — для мебели, конечно. Но при этом порядком наслушался про краски для татуажа, и знал, что он хранит у себя их небольшой запас на всякий случай.
К нему я шел в тот вечер с листком в кармане, ожидая, что какая-то неудача погубит мой план. Но все складывалось на редкость удачно, — эльф снова потер лоб.
— Только я не ожидал, что это будет так больно. Старик-орк зажимал мне рот своей огромной ладонью, потому что нельзя было, чтобы охранники что-то заподозрили. И потом мы старательно пристраивали пластырь мне на лоб и прикрывали его волосами. Домой я пробрался в сумерках, и родители не расспрашивали меня, где я был, они были слишком погружены в свои мысли.
На другой день Совет признал право вельможи забрать меня у матери. При этом они отводили глаза, чтобы не смотреть на моего отца. Мне было велено подойти к «папочке» и поприветствовать его. Наверное, он ожидал, что я взбунтуюсь и дам ему возможность применить силу. Но я с улыбкой двинулся к нему. Пластырь я отклеил перед самым заседанием Совета, и тщательно прикрыл лоб волосами. Дойдя до него, я поклонился, и сказал:
— Приветствую тебя, дальний сородич.
Это не было оскорбление, за которое он мог бы наказать меня. Но это было заявление: мы разной крови. Так приветствовали друг друга темные и светлые эльфы сразу после войны. Он только усмехнулся. Весь вид негодяя говорил: «И это все, на что ты способен, сопляк?». Тогда я распрямился, откинув волосы со лба тщательно отрепетированным ночью движением.
Совет деревни, да и многие разумные в зале ничего не поняли. Но мои сородичи, эльфы… Кто-то из них ахнул. Кто-то возмущенно закричал. Его прихлебатели дергали меня за руки, видимо, не зная, тащить ли куда-то или гнать в шею. Лицо вельможи налилось дурной кровью, глаза выпучились. Он взревел на весь городок:
— Поди прочь от меня, ублюдок!
Тогда я с полной безнаказанностью влепил ему пощечину. Он первый оскорбил меня, и по закону не мог никак ответить мальчишке. Это-то я точно узнал из своих книг.
— Что же это за знак? — спросил Клайд, указывая на серебристый узор на лбу эльфа.
— Этот знак наносили детям смешанных кровей в годы Братоубийственных войн. Для обоих народов тогда он означал позор кровосмешения, хуже рабского клейма.
Но потом именно его же нанесли себе молодые полководцы, прекратившие эти войны, хотя и не все из них были настоящими полукровками. Этот знак гласит: во мне течет поровну светлая и темная кровь. А вот эта черта… она означает, что я нанес его добровольно. Ты понимаешь, что с этой татуировкой я мог больше ни слова не говорить своему лже-отцу, все было написано буквально у меня на лбу.
— Ты здорово придумал! — перевел дыхание Клайд. — После этого они вас оставили в покое?
— Да, оставили, но все хорошее в нашей жизни тоже постепенно закончилось. Разумеется, родители не захотели оставаться в том городке. Мы тронулись на север. Отец все не мог найти работу в гильдиях, и снова отправился на охоту. Мать волновалась за него, за меня, потому что я снова начал обучение, за все. Мы переезжали, переезжали. Отец не так много зарабатывал теперь, и брался за любую работу, особенно если платили задаток. И однажды большой отряд, который отправился за сокровищами короля Баюма, не вернулся с северо-запада. Вместе с ними ушел мой отец. Мать уже через неделю после их отъезда слегла от горя. Она что-то чувствовала, но отказывалась этому верить. Однако, несколько лет спустя, даже ей стало очевидно, что мы остались одни. — он пожал плечами. — Ты пытался подрабатывать, когда учился в школе?
— Да, разумеется, — невесело усмехнулся Клайд.
— Тогда понимаешь, что это за кошкины слезы. Наши сбережения таяли, а мать не могла нормально зарабатывать. Она… наверное она понемногу сходила с ума. Разговаривала с моим отцом, или с отцом моего брата, грозила своему обидчику. Люди пугались, если честно. Мы потеряли почти всех пациентов. И не знаю, как бы мы пережили очередную зиму, если бы не твоя семья…
— Что!!! — вскричал Клайд и вскочил на ноги. Этот мальчишка знал его семью, но битых три часа плел ему какие-то эльфийские сказки? Нет чтобы подойти и сказать, мол, привет тебе из дома… Да еще молчал до этого несколько месяцев, ходил кругами! Руки чесались врезать ушастому болтуну по шее. Да какое ему дело до родителей этого эльфа, когда гораздо важнее узнать, как там собственные родители… Собственные… родители. Клайду стало стыдно за свой гнев. Он внезапно вспомнил, что довелось пережить мальчишке. А у него вот недавнее письмо из дома в кармане шуршит. Он перевел дух и улыбнулся эльфу:
— А я-то голову ломаю, почему мама мне пишет про ТРОИХ детей.
Думал, что это ошибка какая-то. А у меня, оказывается, брат завелся…
Клайду действительно стало смешно. Эльф нерешительно улыбнулся в ответ. Было видно, что ему приятно, что о нем помнят. Что о нем ТАК помнят. Он торопливо сказал:
— Да, они были мне как родные. Я могу потом рассказать, если ты устал слушать. У тебя, конечно, куча вопросов про дом…
— Да, но если ты не расскажешь мне все по порядку, в моей голове останется така-ая каша! Так на чем ты остановился? Как ты попал к моим?
— Твой отец буквально подобрал меня. Я в тот день у ворот поселка пытался за несколько монет лечить, как умел, проезжих, но так замерз и устал, что уснул на ящике у стены. Мог и не проснуться, потому что мороз стоял изрядный. Пришел в себя в повозке, мама уже сидела рядом и вела себя на редкость тихо. Все наши вещи уместились в несколько мешков. Мы перезимовали у твоих. Мне не нужно было больше пытаться зарабатывать. У них было много разных припасов, и всю зиму твои мама и сестренка учили меня готовить, потому что метели не давали нам выйти из дому. А твой отец показывал мне, как делать и чинить разные вещи. Он так кроил обувь, что почти не оставалось обрезков! Я смотрел на это, как на высшую магию — одно плавное движение ножом, и можно сшивать башмак! А я рассказывал им разные легенды, которые я вычитал в старинных книгах. Мама же в эту долгую зиму неожиданно начала вышивать. Я никогда не подозревал, что она умеет это делать. Казалось, разум вернулся к ней, только она почти все время молчала. Потом, однажды, уже весной мама уснула и не проснулась. Она… по вашему, говоря, состарилась. Мы говорим — устала. Я остался у твоих, потому что мне некуда было идти. Ну и потому, — эльф вскинул на Клайда мокрые глаза, — Потому что там был настоящий дом, как в детстве. И твоя сестренка… такая замечательная. И мама, и отец. Мне сначала все казалось, что люди должны как-то заметно отличаться от нас. Но все, что нравилось твоим, нравилось и мне. Я собирал ягоды, пел песни, читал книги вместе с ними. Я купил твоей сестре ее первый лук. Ты знаешь, что она теперь тоже на Острове, в курсантах?
