Требование к Косицыну пересесть на переднюю парту было высказано максимально твёрдым тоном. Тот позлился, но пересел.
— И уберите посторонние тетради, Косицын! — строго приказал Базиль, всей душой желая освоить учительскую непререкаемость. — Математику надо делать на математике.
— А шмуртов надо делать на чёрной магии! — непочтительно отозвался ученик.
Весь класс расхохотался и принялся наперегонки рассказывать, как астральные крысы доводят уборщицу и гардеробщицу. Базиль перетрухнул. Он надеялся, что маленькие негодяи сгинули где-нибудь за стенами школы. Однако терять лицо перед учениками было как-то не вовремя. Ему предстояла большая миссия: поднять авторитет магических наук перед глазами общественности.
— Сегодня будем превращать воду в вино. — строгим голосом сказал учитель. И весь класс опять пришёл в восторг.
«Ну ладно, — подумал Косицын, — вы тут пока превращайте воду в вино, а камень в хлеб. А я тем временем займусь примерами.»
Лёнька прибег к своему любимому трюку: поставил над столом завесу незаметности. Теперь Базиль не сможет увидать, чем он тут занят.
Базиль сегодня ночью у себя дома сто раз пробовал формулу превращения воды в вино, но ничего так и не добился. Теперь была одна надежда, что Бельфегор поможет.
На глазах у всего класса он поставил на край кафедры бокал с водой.
— А вдруг там не вода? — засомневался Макс Гринштейн. — Знаем мы такие фокусы. Соединяют две прозрачных жидкости, и получается не то что вино, а даже кровь!
Пришлось вылить воду и налить новую из крана.
— Видите, у меня нет никакой второй жидкости. — показал руки чёрный маг. — Я вообще не буду подходить к бокалу. Итак. Произносим все вместе: метаморфоза!
— Метаморфоза! — дружно вскрикнул класс в то время, пока Базиль делал пассы. Только Косицын посмотрел недобрым взглядом на всё это баловство.
Вода дрогнула, быстро покраснела и приобрела глубокий бордовый цвет.
— Ну вот, примерно так. — с огромным облегчением сообщил учитель.
— Нет, так не пойдёт! — упрямо заявил Чугун, видя, как Базиль направился к раковине с бокалом. — А вдруг це не вино?! Может, це марганцовка?
Ему дали попробовать, и он после сосредоточенной дегустации объявил на весь класс:
— Братаны, це — вино!
Кирилл Никонович опять хотел его вылить.
— А шо це за вино? — поинтересовался Валька Парамонов.
— От не бачив! — сокрушился Костик.
Не слушая возражений учителя, Чугун отобрал у него бокал с вином и принялся смаковать. После многих испытаний было объявлено, что вино является кагором.
— А портвейн можно сделать, а горилку, а джин-тоник? — забросали учителя вопросами.
— А мы сами можем делать так? Нет? А почему? А зачем тогда учиться, если мы не сможем?
— Значит, методика нестабильна, — заключил во всеуслышание Макс Гринштейн, — если опыт нельзя повторить при тех же условиях, то он недостоверен!
Кончилось всё дело тем, что до конца урока наливали из крана воду и по очереди производили пассы и выкрикивали заклинания. Вино всякий раз получалось разного вкуса и цвета. Ученики настаивали на проведении обширной серии опытов, поскольку выявилась занятная закономерность: у девочек получалось белое сухое вино, а у мальчиков непременно креплёное. Наконец, Чугуну удалось сотворить горилку и он, изрядно всего наисследовавшись, сел на место и затянул песню:
— Распрягайте, хлопцi, конi, да лягайте спочивать, а я пiду в сад зелёный, в сад криниченьку копать!
Кожевин с Парамоновым обнялись и душевно запевали:
— Ка-ак по речке, как да по широкой си-изый селезень плывёт!
Макс Гринштейн сотворил какую-то мутную жижу и уверял всех, что это не что иное, как сикера. Отменная гадость.
— А пиво можно сотворить? — приставали к учителю.
— А воблу?
— А солёные орешки?
В дальнем углу нестройно голосило трио:
— На свадьбу грузчики надели со страшным скрыпом башмаки!
— Напилася я пьяна-ааа! Не дойду я до дома-ааа!
— Базиль Никонович, а что такое божоле?
Вокруг кафедры творилась гламурная осада.
— Ну что такое?! — слабо отпихивался от девчонок Базилевский. — Какой ещё такой шартрез?! Да я и слов таких не знаю!
— Там кукушка кукуёт, моё сердце волнуёт!
— На прощанье подымай бокалы золотого терпкого вина!
Наконец, Базиль, уже совершенно одуревший от этого восьмого «Б», объявил, что всем ставит пятёрки и предлагает разойтись миром.
— Как это всем пятёрки?! — очнулся от урока Парамонов. — Мы тут старались, работали, а Косицын ничего не делал! Ему за что пятёрку? Примазался к нашим результатам! Пусть тоже превращает!
— Косицын! Превращай! — хором закричали в классе.
— Превращение! — громко крикнул Лёнька, не отрываясь от тетрадки, и сделал неясный пасс куда-то в сторону доски.
Ничего не произошло. В бокале как была вода, так и осталась.
— Косицыну два. — заторможенно сказал Базилевский. — За незнание основ транс…цен…денталь…но. Го.
* * *
Вторым уроком была физика, любимый предмет всего класса. Учиться физике было необыкновенно легко. Предмет располагал к расслабленности. И ходить далеко не надо, кабинет физики соседствовал с кабинетом чёрной магии. Так сказать, тематически антагонировал. Потому что ненаучных чудес физика не признавала.
Вадим Иваныч Карпов воистину был притчей во языцех. Ему было сорок семь лет, но выглядел он старше пятидесяти, а всё потому, что имел пристрастие к алкоголю. Мужчина в российской школе — зверь редкий, и оттого ему в этой самой школе многое прощают. Особенно сейчас, когда учитель резко помельчал в окружающей среде.
То, что российский мужик любит тяпнуть по поводу и без оного, никого в России не удивляло — такая уж страна. Чем-то надо заполнять пустующее духовное пространство. Россиян вообще трудно удивить пьющим мужиком, но интеллигент в ней пьёт совсем особо. Он вроде бы выполняет некий священный ритуал, как бы упрекает саму судьбу в том, что она не оценила должным образом его таланты. И вот собирались втихую, вечерком в таинственную, традиционную тройку обойдённые судьбой таланты и по укоренившейся привычке уважали друг друга.
Здесь не питиё происходило, главным образом, а приятельские отношения. Пить в компании — это совсем не то, что пить в одиночку. Питьё в одиночку есть признак дурного воспитания и отсутствия вкуса. Это совсем неинтеллигентно. Это английский лорд может напиваться в одиночку, а русскому человеку главное — общение, а не стакан. Вадим Иваныч клялся в этом, но в течение дня успевал неоднократно приложиться к заветному графинчику у себя в лаборантской. С утра он чувствовал себя английским аристократом, а к вечеру становился закоренелым россиянином. И всё это замечательно уживалось в его загадочной русской душе.
