— Я пришла повидать мою невестку, — сказала им королева.
— Его святейшество ждет вас. Я сир Теодан Правоверный, в миру Теодан Веллс. Прошу пожаловать со мной, ваше величество.
Его воробейство опять стоял на коленях — на сей раз не у ведра с водой, а перед алтарем Отца. Увидев Серсею, он не стал прерывать молитвы, а заставил королеву подождать какое-то время, после чего встал и поклонился.
— Печальный день для встречи, ваше величество.
— Воистину так. Можем ли мы поговорить с Маргери и ее кузинами? — Она говорила с ним смиренно и мягко, полагая, что этим достигнет большего.
— Извольте, дочь моя, а затем приходите ко мне. Мы помолимся вместе.
Маленькую королеву заточили в одной из стройных башен Великой Септы. Всю обстановку ее камеры восемь на шесть футов составляли соломенный тюфяк, скамеечка для молитвы, миска с водой, Семиконечная Звезда и свечка для чтения оной. Единственное окошко было не шире бойницы.
Маргери предстала перед Серсеей дрожащая, в грубой рубахе послушницы, со спутанными локонами и грязными босыми ногами.
— Они отняли у меня всю одежду! — пожаловалась она, как только они остались наедине. — На мне было кружевное платье с вышивкой из речного жемчуга, а септы схватили меня и раздели догола! И кузин моих тоже. Мегга пихнула одну септу прямо на свечи, и на той загорелась ряса. Больше всех я боюсь за Эллу. Она так испугалась, что побелела как мел и не могла даже плакать.
— Бедное дитя. — Серсея за неимением стульев опустилась на тюфяк рядом с маленькой королевой. — Леди Таэна поговорит с ней, и она поймет, что мы о ней не забыли.
— Мне не разрешают даже увидеться с ними, — негодовала Маргери. — Нас всех держат поодиночке. До вас ко мне не входил никто, кроме септ. Одна наведывается ежечасно и спрашивает, не хочу ли я покаяться в прелюбодействе. Спать мне и то не дают — все время будят и требуют каких-то признаний. Прошлой ночью я призналась септе Юнелле, что хочу ей глаза выцарапать.
Жаль, что ты не сделала этого, подумала Серсея. Увечье, нанесенное бедной септе, наверняка убедило бы его воробейство в твоей виновности.
— Боюсь, что и ваших кузин допрашивают таким же образом.
— Будь прокляты эти святоши. Провалиться бы им в семь преисподних. Элла нежная и робкая девочка — разве можно с ней так обращаться? А Мегга… она хохочет как портовая шлюха, я знаю, но в душе все еще ребенок. Я люблю их, как сестер, а они любят меня. Если этот воробей думает, что заставит их меня оболгать…
— Боюсь, им тоже предъявлено обвинение. Всем троим.
— Моим кузинам?! — Маргери побледнела. — Да ведь Элла и Мегга совсем еще дети. Это… просто гнусность, ваше величество. Вы нас заберете отсюда, правда?
— Если бы я только могла, — полным скорби голосом сказала Серсея. — Вас охраняют новые рыцари его святейшества. Чтобы освободить вас, мне пришлось бы позвать золотых плащей и осквернить это святое место кровопролитием. — Она взяла руку Маргери в свои. — Но знайте, что я не бездельничала. Я собрала всех, кого сир Осни назвал как ваших любовников. Они скажут его святейшеству о вашей невинности и подтвердят это на суде.
— На суде? — Теперь в голосе Маргери звучал настоящий страх. — Разве нас будут судить?
— Как же иначе доказать, что вы невиновны? — Серсея ободряюще стиснула ее руку. — Но вы вправе решить, как будет проходить этот суд. Вы королева, и рыцари Королевской Гвардии дали обет защищать вас.
Маргери поняла ее сразу.
— Испытание поединком? Но Лорас ранен, иначе бы он…
— У него есть шестеро братьев.
Маргери, пристально глядя на свекровь, убрала руку.
— Вы шутите? Борос труслив, Меррин стар и медлителен, ваш брат — калека, еще двое уехали в Дорн, а Осмунд — Кеттлблэк. У Лораса не шесть братьев, а всего двое. Если дело дойдет до испытания поединком, я хочу в защитники Гарлана.
— Сир Гарлан не состоит в Королевской Гвардии. Когда речь заходит о чести королевы, закон и обычаи требуют, чтобы ее защищал один из семи присягнувших королю рыцарей. Боюсь, на другого верховный септон не согласится. — Уж я позабочусь об этом, добавила про себя Серсея.
Маргери помолчала. В ее прищуренных глазах затаилось подозрение.
— Стало быть, либо Блаунт, либо Трант. Этого вы и хотели, не так ли? Осни Кеттлблэк любого из них на куски изрубит.
Седьмое пекло. Серсея приняла обиженный вид.
— Вы неверно меня понимаете, дочь моя. Все, чего я хочу…
— …это владеть своим сыном безраздельно. Вы возненавидели бы его жену, кем бы она ни была. Хвала богам, я не ваша дочь. Оставьте меня.
— Не будьте дурочкой. Я пришла, чтобы вам помочь.
— Помочь мне улечься в могилу. Прошу вас, уйдите. Или мне тюремщиков кликнуть, чтобы они уволокли тебя силой, интриганка, проклятая сука?
Серсея, подобрав юбки, с достоинством молвила:
— Я прощаю вам эти слова, понимая, как вы испуганы. — Здесь, как и при дворе, никогда нельзя знать, кто тебя слушает. — На вашем месте я бы тоже боялась. Пицель сознался, что снабжал вас лунным чаем, а ваш Лазурный Бард… на вашем месте, миледи, я бы молила Старицу о мудрости, а Матерь — о милосердии. Боюсь, вам скоро понадобится и то, и другое.
Вниз королеву провожали четыре сморщенные септы, одна дряхлее другой. Сойдя с башни, они начали спускаться еще ниже, в самое сердце холма Висеньи. Лестница привела их в глубокое подземелье, в длинный, освещенный факелами коридор.
Верховный септон ждал Серсею в маленькой семиугольной комнате с голыми каменными стенами, грубо сколоченным столом, тремя стульями и молитвенной скамейкой. Вырезанные на стенах лики Семерых показались Серсее безобразными, но в них чувствовалась и сила, а глаза из оникса, малахита и желтого лунного камня делали их живыми.
— Итак, вы поговорили с королевой, — сказал верховный септон.
— Да, — подтвердила она, подавив желание добавить: «Королева здесь я».
— Все люди грешны, даже короли с королевами. Я сам грешил и получал отпущение. Но без исповеди грехи не могут быть прощены, а королева не желает покаяться.
— Быть может, ее совесть чиста.
— Нет. Наши сестры осмотрели ее и нашли, что ее девственность нарушена. Она пила лунный чай, чтобы убить в зародыше плоды своего разврата. Помазанный рыцарь поклялся на своем мече, что имел плотские сношения с нею и с двумя из ее кузин. Он сказал, что другие мужчины тоже грешили с ней, и назвал много имен, как скромных, так и великих.
— Мои золотые плащи заключили их всех в темницы, но допрошен пока только один, певец по имени Лазурный Бард. Его показания внушают тревогу, однако я молюсь, чтобы на суде невинность моей невестки все-таки подтвердилась. — Серсея помедлила. — Томмен так любит свою маленькую королеву, ваше святейшество… я боюсь, что он и его лорды не смогут рассудить ее справедливо. Быть может, святая вера возьмет это на себя?
