Уитни посмотрел на Ллойда несчастным взглядом. У него было лицо человека, который знает, что зашел слишком далеко.
— Все в порядке, — тихо сказал Ллойд. — Я вас не выдам, старина.
— Просто… все здесь как-то разваливается, — сказал Уитни убитым тоном.
— Когда вы уходите? — спросил Ллойд.
Уитни подозрительно посмотрел на него.
— Ну, считай, что я тебя об этом не спрашивал, — сказал Ллойд. — Допил?
— Пока нет, — сказал Уитни, глядя в свой стакан.
— А я допил. — Он подошел к бару. Стоя спиной к Уитни, он сказал: — Я не могу.
— Что?
— НЕ МОГУ! — резко сказал Ллойд и обернулся к Уитни. — Я кое-чем ему обязан. Я обязан ему очень многим. Он спас меня в Фениксе, и с тех пор я был с ним. Но дело тут не только в этом. Он что-то сделал со мной — я стал умнее или что-то в этом роде. Не могу объяснить тебе, но я уже не тот человек, что был раньше, Уитни. Ничего похожего. До… него… я был обычным мелким жуликом. А теперь он поставил меня руководить, и я справляюсь. Такое чувство, что я даже думать стал лучше. — Ллойд взял в руку висевший у него на груди черный камень, бросил на него короткий взгляд и отпустил его. Потом он машинально вытер руку о штанину, словно притронулся к чему-то отвратительному. — Я знаю, что и сейчас я не гений. Мне приходится записывать в блокнот все, чем надо заняться. А иначе я ничего не запомню. Но когда он стоит за моей спиной, я могу отдавать приказы, и очень часто они приносят пользу. Все, что я мог раньше, — это подчиняться чужим приказам и попадать в идиотские положения. Теперь я изменился… и это он изменил меня.
Когда мы пришли в Лас-Вегас, здесь было только шестнадцать человек. Среди них был Ронни, была Дженни, и еще бедняга Гек Дроган. Они ждали его. Когда мы вошли в город, Дженни Энгстром опустилась на свои хорошенькие коленки и поцеловала его башмаки. Держу пари, она никогда тебе не рассказывала об этом в постели. — Он криво улыбнулся Уитни. — А теперь она хочет слинять. Ну, я не обвиняю ее, да и тебя тоже. Но все равно в этом есть что-то нечестное, тебе так не кажется?
— Ты остаешься?
— До самого конца, Уитни. Моего или его. Это мой долг.
Он не стал говорить от том, что вера его в темного человека была достаточно сильна для того, чтобы нарисовать ему весьма правдоподобную картину смерти Уитни и остальных верхом на крестах. И еще одно обстоятельство. Здесь он был вторым человеком после Флегга, а кем он окажется в Бразилии? Уитни и Ронни умнее его. Ему и Козырному Тузу предстоит роль шестерок, а это было не в его вкусе. Когда-то он не возражал против этого, но теперь все изменилось. А когда что-то меняется у тебя в голове, то это почти всегда необратимо.
Ллойд поднял стакан.
— Тост, Уитни.
Уитни поднял свой.
— Чтобы никто не пострадал, — сказал Ллойд. — Вот мой тост. Чтобы никто не пострадал.
— Ну, парень, за это я выпью, — с жаром сказал Уитни.
Вскоре он ушел. Ллойд продолжал пить. Он отключился примерно в половину десятого. Спал он без снов. И это было почти равноценным вознаграждением за завтрашнее похмелье.
Мусорный Бак нашел то, что искал.
Он ехал по коридору, находившемуся глубоко под землей. Здесь было темно, как в шахте. В левой руке оно держал фонарик. В правой руке у него был револьвер, потому что здесь, внизу, было жутковато. Он ехал на электрической вагонетке, двигавшейся почти бесшумно по широкому коридору. Единственным исходившим от нее звуком был тихий, находившийся почти за пределами слышимости гул.
Вагонетка состояла из сиденья для водителя и объемистого грузового отделения. В грузовом отделении лежала ракета с ядерной боеголовкой.
Она была очень тяжелой.
Мусор даже не мог представить себе, насколько она тяжела, потому что сдвинуть ее руками было просто невозможно. Она была длинной и обладала цилиндрической формой. Она была холодной. Проводя рукой по ее изогнутой поверхности, он едва мог поверить в то, что такая холодная мертвая глыба металла когда-нибудь может стать причиной такого адского жара.
Он нашел ее утром. Тогда он вернулся в подземный гараж и взял там лебедку. Потом он принес лебедку обратно и обмотал цепь вокруг ракеты. Через полтора часа она уютно опустилась в электровагонетку, носом кверху. На носу стоял штамп: A161410USAF. Шины вагонетки, изготовленные из литой резины, значительно осели, когда ракета опустилась вниз.
Он приближался к концу коридора. Впереди его ждал большой грузовой лифт, двери которого были ожидающе распахнуты. Но электричества, конечно, не было.
«Надо поднять ее вверх с помощью лебедки», — прошептал его внутренний голос.
Но где он найдет цепь длиной в пятьсот футов? Может быть, сварить несколько цепей в одну? Но будет ли сварной шов достаточно прочен? Трудно сказать.
Он ласково провел рукой по гладкой поверхности ракеты.
Любовь всегда найдет выход.
Оставив ракету в вагонетке, он пошел по лестнице наверх. На такой базе ни в чем не может быть недостатка. Он найдет все, что ему нужно.
Он миновал два пролета и остановился, чтобы перевести дыхание. Внезапно он подумал: «Облучился ли я?» Они экранируют радиоактивные вещества с помощью свинца. Но в фильмах, которые показывают по телевизору, люди, имеющие дело с радиацией, всегда носят защитные костюмы и индикаторы, которые меняют цвет, когда доза превышает допустимую. Потому что радиация бесшумна. Ее нельзя увидеть. Она просто проникает в твою плоть. И ты даже не знаешь, что болен, до тех пор пока тебя не начнет рвать, и у тебя не станут выпадать волосы, и тебе не придется бегать в туалет каждые несколько минут.
Ждет ли его все это?
Он обнаружил, что это его нимало не заботит. Он поднимет эту бомбу наверх. Чего бы ему это ни стоило, он поднимет ее наверх. Чего бы ему это ни стоило, он привезет ее в Лас-Вегас.
Он должен искупить свою вину за тот ужасный проступок, который он совершил в Индиан Спрингс. Если для того чтобы искупить свою вину, ему надо будет умереть, то он умрет.
— Я готов отдать за тебя жизнь, — прошептал он в темноте и снова стал взбираться по лестнице.
Ранним утром они сидели у костра, который Ларри разжег около часа назад. На них были теплые пальто и перчатки. Они пили уже по второй чашке горячего кофе. Температура была около тридцати пяти градусов по Фаренгейту. Небо было облачным и мрачным. Коджак дремал у костра, пододвинувшись к огню так близко, насколько это было возможно.
Глен Бэйтмен собрал пластмассовые тарелочки с остатками завтрака и, взяв лопату, отправился закапывать их в стороне от лагеря. Остальные проводили его взглядами.
Труднее всех в этом путешествии было именно Глену. Он был самым старым из них, старше Ральфа Брентнера на двенадцать лет. Но непостижимым образом он облегчал жизнь другим. Он постоянно иронизировал, но ирония его была мягкой. То обстоятельство, что он умудряется идти день за днем, производило на всех глубокое впечатление. Ему было пятьдесят семь, и Стью заметил, как в холодные утра он массирует суставы своих пальцев, кривясь от боли.
