К слову, никто из подданных Трауша о произошедшем не заговаривал, даже Мари
— все то ли боялись гнева лорда, то ли не могли подобрать нужных слов.
Дом, такой знакомый и родной, встретил непривычным безмолвием. В глазах слуг застыл немой вопрос, а ответа у Трауша не имелось. Он приказал поместить невесту в светлой мансарде с видом на горы, а сам засел в кабинете, зарываясь с головой в государственные проблемы.
Хранители прибыли всем составом к окончанию того же дня. Четверо мужчин разной наружности, но одинакового склада ума: решительные и чем-то жестокие, своенравные гении, единственные на миллион. Служанка проводила их к лорду, и тот радушно развел руками, призывая рассаживаться за круглым столом кабинета. Разговор предстоял не из приятных.
— До нас дошли слухи… — первым заговорил хранитель покоя, отвечающий за безопасность страны.
— Это не слухи, — оборвал Трауш, выставляя ладонь в призыве к тишине. — Я выбрал ту, с которой собираюсь прожить долгую и счастливую жизнь.
Его ерничество не осталось незамеченным — поморщились все без исключения. Хранитель казны, пухлый и потный (самый неприятный из четверки), стукнул кулаком по столу.
— Лорд, вас околдовала человеческая девка?!
— Думается, она — помесок, — поправил Трауш.
— Постой, ты даже не знаешь её кровей? — бесстрастно спросил Второй после лорда, и его огорченный взгляд сказал куда больше, нежели любые слова.
Не было смысла уверять, будто всему виной внеземная любовь. Трауш сам не до конца понимал, зачем он поступил именно так. Мало ли гибнет рабынь на улицах Островов, но почему-то именно эта черноволосая девчонка с огромными глазищами вызвала желание забрать её с собой. И не только забрать, но и подарить ей жизнь. Что же им руководило?..
Да бесы его разберут! Нежелание проигрывать смерти, не иначе.
— Я привел её в числе обменянных людей, она бывшая рабыня, и она умирала, когда наши дороги пересеклись. Но ритуал позволил ей жить. И да, предопределяя возможную просьбу: нынче моя нареченная оправляется, потому ваше с ней знакомство придется отложить.
Четыре голоса разорвали на миг возникшую тишину. Трауш про себя досчитал до десяти и отрезал:
— Прекратите.
Советники замолчали, подчиняясь приказу.
— Ещё вопросы?
— Также мне стало известно, что на вас напали по дороге на Острова, — хранитель покоя поджал губы.
— Было дело, — безмятежно отмахнулся Трауш. — Скорее не напали, а так, поигрались оружием.
— Атаковать правителя, приехавшего с визитом вежливости! Неведомо! С людьми нужно разорвать любые отношения и объявить им войну, а не тащить сюда их женщин, — рыкнул хранитель магии, он же первый жрец государства.
— Нам незачем воевать с той расой, что изначально слабее нас, — поспорил Второй после лорда. — К чему волку бороться с дворнягой? Тем самым мы лишь унизим свое достоинство. Не впадайте в крайности, господин Ретте.
Хранитель магии поморщился как от зубной боли.
— Вы становитесь слишком мягкотелым, младший лорд. Не идите по стопам брата, помните, ваш отец был великим завоевателем, а не тряпкой, готовой развалить страну ради связи с сомнительной женщиной.
С этими словами он, громко отодвинув стул, встал из-за стола и вышел, не попрощавшись. Хранители казны и покоя последовали за ним, впрочем, напоследок склонившись в церемониальном поклоне. В кабинете остался лишь Второй после лорда, сверлящий Трауша гневным взглядом.
— Ты — чокнутый придурок!
Лорд Пограничья отвернулся к занавешенному плотными гардинами окну.
— Прекрати, Шур.
— Прекратить что?!
Бросок. Второй после лорда оказался за спиной и приставил к горлу Трауша кинжал, но тот не стал отстраняться, выжидал, вслушиваясь в частое дыхание Шура. Капелька крови стекла по шее к вороту рубашки.
— Мы оба знаем, ты не рискнешь ударить меня.
— Ударить — нет. Но отныне я снимаю с себя всякие полномочия. Прощай, братец. Надеюсь, дырка человеческой девки того стоит.
Шур брезгливо сплюнул на пол. Младший сын высокого лорда, с детства задвинутый на задние ряды, ушел, хлопнув дверью. Что ж, эти его слова неминуемо бы прозвучали не сейчас, так позже. Трауш во всем был лучше его: в ратном искусстве, в управлении туманами, в подчинении сознания, в обаянии. Даже внешность ему досталась отцовская, мужественная, точно высеченная из камня: черты резкие, губы тонкие, пепельные глаза и широкие плечи. Шур, любимый сын матери, унаследовал её мягкие черты. Он рос болезненным ребенком, тощим и хилым, а в подростковом возрасте испортился и характер: ребенок был груб, плутоват и вечно раздражен. Отец славил богов, что правление унаследует старший сын, а не «маленький нытик», как он называл Шура. Второй после лорда давно завидовал брату и вот, наконец, нашел причину уйти.
Трауш ухмыльнулся, стер с кожи кровавую каплю и внимательно осмотрел её, будто кровь могла что-то рассказать.
До рассвета он просидел за бумагами и неотложными делами, которых скопилось до безобразия много. И уже перед самым сном, когда первые лучи солнца коснулись продрогшего за ночь дома, посетил свою невесту.
Она спала, разметав волосы по подушкам. Румяная и свежая, будто выписанная кистью мастера. Тень от ресниц ложилась на щеки, рот чуть приоткрылся, но не вульгарно, а как-то очень… правильно.
Трауш задумчиво осмотрел девушку, ставшую по праву его собственностью. Смешно, обычно рабов покупают, а не дарят им целый мир: деньги, величие, возможности. Она — его продолжение во всем, даже в правлении страной. Если с Траушем что-то произойдет — на неё ляжет ответственность за Пограничье. Справится ли она с нею?
И вообще, должна ли теперь измениться жизнь Трауша? Отец говорил, что правитель, совершивший обряд, должен быть верен своей супруге; сам он ни разу не запятнал себя позорными связями, и пускай отношения с матерью у них были холодные, но отец принадлежал всецело ей.
Ну, то отец…
А он завтра же пригласит ту стройную танцовщицу, что еженедельно развлекала его последние полгода. Она ни на что не претендовала и каждый раз вела себя так, словно повторения могло и не случиться — отдавалась до последней капли.
Лорд размял затекшие плечи и развернулся на пятках. И уже на пороге сказал, обращаясь к дверному проходу:
— Добрых снов, найденыш.
Сон оборвался на полутоне. Вот я бежала босиком по чаще, и колючие ветви лупили по обнаженной спине… и всё. Знакомая комната да кровать под балдахином. В костях ломило остатками болезни, и я, с оханьем поднявшись, наклонилась влево — вправо, хрустя позвонками.
