— Бери, — Карпыч протянул мне оружие.
Перехватив автомат, я машинально осмотрел его, отметил, что он в хорошем состоянии, и спросил Карпыча:
— А больше ничего нет?
— Из того, что есть, это лучшее. Все остальное в отряде. Могу еще битый ПКМ предложить, РПК с погнутым стволом или обрезы винтовок. Не хочешь?
— Нет. Тогда уж лучше гладкоствол.
— Твой гладкоствол вещь хорошая, но не для большого боя, какой под Ликой ожидается.
Я запомнил, что намечается серьезное дело. Мимоходом подумал о том, что, возможно, поторопился стать повольником, но вслух сказал то, что ожидал старик:
— Оружие беру.
— А пользоваться им умеешь?
— Само собой, — с силой дернув автомат вверх и вниз, я заставил хорошо разработанный затвор передернуться и доложил: — Автомат Калашникова Модернизированный. Боевая скорострельность до сорока выстрелов в минуту одиночными, и сто выстрелов очередями. Убойное действие пули до полутора километров. Дальность прямого выстрела по грудной фигуре триста пятьдесят метров. Калибр 7.62 мм. Состоит из…
— Хватит, — старик усмехнулся в усы, — видно, что теорию знаешь, и автомат в руках держал. Давай разгрузку выбирать, рожки и патроны.
Вместе с Карпычем мы стали ворошить груды амуниции, передвигать ящики и перебирать уже вскрытые цинки с патронами. Делалось все быстро, и через полчаса я стал обладателем потертого, но крепкого разгрузочного жилета, десяти стандартных автоматных рожков на тридцать патронов каждый, саперной лопатки и пяти гранат, трех РГД и двух Ф-1. Ну и, конечно же, затарился шестью сотнями патронов, половина из которых была ПС (со стальной пулей), а другая БЗ (бронебойно — зажигательными). От трассирующих боеприпасов отказался. Так что в итоге оба человека, хранитель отрядного имущества Карпыч и я, оказались довольны. Старик был удовлетворен познаниями новичка и тем, что в отряд пришел нормальный боец. А я тихо радовался тому, что получил относительно нормальное оружие и неплохой боекомплект.
Дверь оружейной комнаты закрылась, и Карпыч сказал:
— Вот теперь можешь отдыхать. Оружие и боеприпасы заберешь завтра. Вопросы есть?
— Конечно, — услышав про вопросы и решив не упускать удобного момента, дабы узнать что‑то новое, ответил я и спросил:
— Карпыч, а зачем в оружейке столько хлама?
— Выбросить жалко, — старик снова звякнул ключами. — Оружие хоть и старое, но все рабочее, и к нему есть некоторое количество боеприпасов. А отряд у нас такой, что сегодня полсотни бойцов, а завтра может быть двести. Все от задачи зависит. А если идет быстрый набор людей, то чем их вооружить, если половина, наверняка, с одними ножиками придет? Правильно, нечем. Вот тогда и пригодятся все эти пистолеты, винтовки и древние самопалы.
— Теперь понятно. Карпыч, а ты давно в повольниках?
— Половину жизни, двадцать семь лет. Как попал сюда, так и побежал по лесам и горам. А когда здоровье подводить стало, в оружейника и сторожа переквалифицировался, — дед помедлил, замялся и сам спросил: — Как там сейчас в России? При демократии жить можно?
— Кому как. Кто при деньгах, должностях или перспективу имеет, тот живет и радуется. А кто в дерьме завис, и никаких шансов из него выбраться не имеет, тот бухает и наркоманит. Промышленность в упадке. Людей травят всякой дрянью. Молодежь мечтает уехать заграницу. Здравоохранение не очень. Понемногу все разваливается. Но зато по телевизору много голых сисек и жоп. Главные авторитеты в любой области знаний это звезды телесериалов и эстрады. И любой дурак может в открытую сказать все, что он думает. В общем, живет Россия, качается, но пока держится. И может быть, еще выкарабкается из болота, по крайней мере, очень хочется в это верить. Это из плохого. Но есть и хорошие моменты. Скоро Олимпиада в Сочи намечается. Можно спокойно кататься заграницу, если деньги есть. И в целом народ живет лучше, чем в девяностые годы.
Старик тяжко вздохнул и когда я открыл рот чтобы задать очередной вопрос, Карпыч только взмахнул правой ладонью:
— Иди, не трави душу. В город ступай, отдохни. Когда еще придется…
Я промолчал и не стал спрашивать, что так напрягло старика в моем ответе. После чего, подобрав свертки с покупками, направился в кубрик. Здесь за час заполнил анкеты, в которых указал свои данные и кратко расписал историю перехода на Кромку, а затем стал готовиться к выходу в свет.
Переоделся в новенький и не обмятый темно — зеленый камуфляж, подушился одеколоном Миши Ковпака, почистил ботинки и собрался отправиться в город. Но покинуть комнату не успел. В дверь постучали, и с этого момента вечер пошел совсем не так, как я планировал…
Закрытый брезентовым тентом «камаз» сбавил скорость, осторожно въехал в яму на дороге, рыкнул движками и снова выбрался на ровную поверхность. Бойцы, которые сидели в кузове и дремали, качнулись в такт рывку и некоторые проснулись.
Я открыл глаза, зевнул и не сразу понял, где нахожусь. Мутный сонный взгляд пробежался по сидящим на противоположной скамейке людям и остановился на лице Елены, которая тоже посмотрела на меня. Невольно, я вспомнил о том, что между нами произошло, и к щекам прилила горячая кровь. Но в полутьме кузова этого никто не увидел, а женщина улыбнулась, и я ответил ей тем же. После чего снова закрыл глаза и попробовал вернуться в сонное состояние. Однако не получилось, и я прокрутил в голове события минувшей ночи, начиная с того момента, когда хотел отправиться в город…
В дверь кубрика постучали, и я произнес:
— Не заперто. Входи, Карпыч.
Дверь распахнулась, но на пороге возник не старый повольник, а одетый в потертую брезентовую горку худой сорокалетний брюнет с аккуратной бородкой клинышком и небольшой дерматиновой сумкой серого цвета, которая была перекинута через грудь. Я всмотрелся в человека, а он остановился на пороге и тоже стал меня разглядывать. В нежданном госте почудилось нечто знакомое, связанное с детством и школой. Но необходимая информация никак не приходила, и я уже хотел спросить бородатого гражданина, по всей видимости, тоже повольника, о цели его визита. Однако он сам начал разговор:
— Ты Олег Курбатов?
— Да.
— А я Ельников. Иван Иванович. Помнишь меня?
Фамилия прозвучала и я, действительно, вспомнил гостя, учителя школы, в которой мне довелось учиться. Кажется, он преподавал НВП (Начальную Военную Подготовку) и физкультуру у старшеклассников, когда я учился в первом — втором классе. Помнится, мы частенько ездили с учителем в одном троллейбусе. Поэтому Ельникова и запомнил. А потом Иван Иваныч пропал, и вся школа гадала, куда исчез добродушный худой учитель, который однажды совершил геройский поступок, с риском для жизни успел выхватить зазевавшегося мальчишку из‑под надвигающегося троллейбуса. Но время было смутное, девяностые годы. В родном городке ночами частенько можно было услышать выстрелы, а страну сотрясали катаклизмы, так что учителя никто не разыскивал. И вот он здесь, на Кромке, единственный земляк, который сам меня нашел.
