— В самом деле? Во всяком случае, ты лежал здесь и бредил Йолинсборгом. Ты говорил: «Да, конечно, так оно и должно было быть!» Ты повторил это несколько раз.
— Разве? В таком случае, я еще глупее, чем я думал, поскольку я напал на след, сам не понимая этого. Я говорил что-нибудь еще?
— Ты бормотал что-то неразборчивое. Что-то про яблоки, про Йолина Йолинсона и защиту от всего на свете… Кто может понять всю эту чепуху?
— В сознании моем что-то отложилось, но я сам не понимаю, что.
— Во всяком случае, теперь тебе необходимо поесть, — решительно произнесла Сольвейг, — а потом тебе следует лежать до тех пор, пока ты не почувствуешь себя в состоянии встать на ноги. Ты серьезно болен.
— Спасибо за заботу! Я и так уже много лежал, но все еще ощущаю слабость. Как только я обнаружу что-то, я немедленно сообщу тебе об этом, Терье. Кстати, долго ли я пролежал так?
— Много дней, — сказал Терье и вышел. Сольвейг принесла Эскилю еду.
— Я сожалею, что доставил всем столько хлопот, — смущенно произнес он.
— Ничего страшного. Мы так волновались за тебя.
«Мы». Он сомневался, что представлял какой-то интерес для Терье.
— Как чувствует себя Йолин? Лицо ее просияло, как бывало всегда, когда кто-то произносил имя ее сына.
— Как обычно. Мне удалось дать ему немного твоего лекарства в ту ночь, когда он особенно сильно кричал. Какое облегчение для него хоть немного поспать!
— Сольвейг, тебе нужно уехать отсюда! Вместе с Йолином. У меня не так много денег, но ты можешь поехать со мной…
Она остановила его жестом руки.
— Я не знаю, как мне улизнуть от Терье. Я нужна ему. В его хозяйстве. В доме. Он ни за что не отпустит меня. Но как мне хотелось бы уехать отсюда! Увезти отсюда мальчика, потому что здесь опасно! Все в деревне отворачиваются от него, считая его избранником Сатаны. Помешанным. И Терье тоже не выносит его.
Она готова была заплакать, но сдерживала себя. Потом, улыбнувшись, спросила:
— Как у тебя дела с Ингер-Лизе?
— Что ты имеешь в виду?
— Ах, ты же знаешь… Эскиль с горечью усмехнулся.
— Я разозлился на ее отца, — сказал он, — он такой нахальный, и рассказал им о наших трех имениях. И тогда все они растаяли. А я не жалел красок!
— Хорошо, что это так, — с улыбкой произнесла Сольвейг. — Ты слишком хорош для этих пустоголовых людей. Я ничего не имею против Ингер-Лизе, она такая хорошенькая, но…
Эскилю не хотелось говорить именно теперь, как ему хотелось пережить все прелести влюбленности. Ведь в этом случае ему пришлось бы рассказать о годе, проведенном в тюрьме.
Она заметила, что смутила его своими словами, и быстро спросила:
— Как ты сейчас чувствуешь себя? Ощущаешь слабость?
— Нет, я чувствую себя намного лучше. По-моему, я уже выздоравливаю. Сольвейг… Он огляделся по сторонам.
— Терье ушел на пашню.
— Не знаю, должен ли я говорить об этом Терье или нет, но я нашел бумаги. Глаза ее округлились.
— Ты думаешь, что это бумаги Мадса? Его записи истории Йолинсборга?
И Эскиль рассказал ей, как он обнаружил их и что в них было написано — все, что он запомнил.
Подумав, Сольвейг сказала:
— Ничего не говори об этом Терье! Лучше я скажу ему, что ты нашел их там. Он очень болезненно воспринимает напоминание о своей неграмотности. Ему нужно время, чтобы обдумать, что тебе ответить. Ты уверен в том, что на этих листках больше ничего не написано?
— Это все, что я запомнил. Может быть, я упустил какие-то детали. Она кивнула.
— Тогда я передал ему то, что ты сказал. Так что он может сделать вид, что знаком с содержанием этих бумаг.
Вытянув руку, Эскиль коснулся ее ладони. Ладонь ее слегка вздрогнула. И ему было приятно видеть свою сильную, загорелую мужскую руку на ее белой ладони. Ее ладонь ясно свидетельствовала об образе ее жизни: она была жилистой и худой, не знала кремов и мазей. И все-таки Эскилю казалось, что он никогда не видел более красивой руки.
— Тебе, наверное, нравится Терье? — спросил он. На лице ее появилась гримаса горечи.
— Я испытываю к нему чувство глубокой жалости, — тихо сказала она. — Ведь он только наполовину мужчина. В нем столько скрыто. Он ненавидит всех. Может ли нравиться такой человек?.. Я не знаю, как мне жить дальше. Как мне жить дальше?
— Понимаю, — ответил он. — Знаешь, ты подумаешь, что я сумасшедший, но когда я вижу Терье, мне в голову приходят странные идеи.
— Какие же?
— Я не могу объяснить этого… Он ускользает из виду. Становится плоским, двумерным…
Этого слова она не поняла.
— Как на картине. И Йолинсборг тоже. Весь этот пейзаж, пашни, горные склоны. Но больше всего — сам Терье.
— В самом деле? Лично я никогда этого не замечала. И в доме он тебе тоже кажется таким?
— Нет. Только снаружи, в окрестностях Йолинсборга.
Сольвейг задумалась. Потом встала и сказала:
— Тебе нужно отдохнуть.
Ему хотелось еще поговорить с ней, но она ушла. Вскоре он понял причину этого. Он услышал, что вернулся Терье. Она увидела его в окно, и ей не хотелось, чтобы он застал ее в комнате больного.
Эскиль уснул, и на этот раз сон его был спокойным и глубоким.
Он выздоровел.
Сольвейг принесла ему завтрак.
— У тебя была сильная легочная простуда, — сказала она. — Одно время мы не знали, выживешь ли ты.
Оперевшись на локоть, он улыбнулся ей и сказал:
— Можешь быть уверена, я живучий! А ты балуешь меня!
— Ты этого заслуживаешь! Наверняка ты простудился на пристани…
— Нет, я заразился еще до приезда сюда, — сказал он, принимаясь за еду и чувствуя, что зверски голоден. — У меня была слабая сопротивляемость, потому что я сидел в тюрьме, да будет тебе известно.
Он решил откровенно рассказать ей об этом. Сольвейг невольно отпрянула назад, услышав его слова. Но когда Эскиль рассказал ей, что был схвачен как шпион, а потом выпущен как невиновный, она успокоилась.
И он был рад тому, что не нужно было больше это скрывать.
— Ты уже… сказала Терье о бумагах? — поинтересовался он.
— Да, и он вынудил меня отправиться туда, чтобы прочитать их ему. — Разве он не мог сам принести их сюда?
— Он заберет их позже, когда кончатся яблоки. Эскиль удивлено уставился на нее, и она пояснила:
— Терье просто… как называют того человека, который выполняет все совершенно точно, не внося никаких изменений?
— Педант. Это все равно что болезнь.
— Да. Это верно. Иногда мне кажется, что Терье болен. Он ужасно боится, что кто-то внесет беспорядок в его жизнь. И если он положил яблоки для просушки, то они должны быть выбраны все до единого, слева направо, по мере их готовности. Он был очень возмущен тем беспорядком, который ты и, возможно, кто-то еще устроил на его полках.
