Роман Суржиков - Стрела, монета, искра

— Милорд, никуда он не вернется! — отрезал Джемис. — Я не позволю ему прохлаждаться!

— Вы с ума сошли?! — удивился Эрвин. — Как он сможет идти?

— Фильден, сколько времени нужно, чтобы срослись кости? — Джемис повернулся к лекарю.

— Месяц.

— Месяц этот дурак проведет верхом на осле. А потом отработает с лихвой! Я его научу ловкости.

Эрвин нахмурился, происходящее начало его сильно беспокоить. По северным законам кайр — полновластный хозяин грея. Лорду не следует вмешиваться в их взаимоотношения. Однако суть в том, что Эрвин отдал прямой приказ, а Джемис ослушался. Неподчинение нельзя спускать ни при каких обстоятельствах — уж этот урок Эрвин хорошо усвоил от отца.

— Кайр, вы меня, похоже, не услышали, — процедил молодой лорд. — Я сказал, что раненный вернется в Первую Зиму.

— Милорд, — возмутился Джемис, — но это же мой грей!

— Мне плевать, чей он! — бросил Эрвин с нарастающим раздражением. — Будь он хоть слугой архиепископа, он все равно вернется в Первую Зиму, поскольку я так решил.

Джемис упрямо склонил голову, взвешивая на языке слова. Капитан Теобарт внимательно прислушивался к диалогу, но не спешил вмешиваться. Лекарь и несколько греев также были рядом. Внезапно Эрвин осознал, чем дело обернулось для него: испытанием. Если кайру хватит наглости ослушаться лорда, весь отряд узнает об этом, и Эрвин будет опозорен. Придется наказать Джемиса… но тогда выйдет, что и раненный, и его хозяин пострадали из-за эрвиновой неуклюжести. Грей — простолюдин, плевать на него. Но наказать рыцаря за свою собственную промашку — это не к лицу лорду.

Эрвин не знал, что делать в таких ситуациях. Он буравил Джемиса взглядом и ждал, и всей душой надеялся, что тот подчинится.

— Милорд, — вымолвил кайр, — у Бака нога сломана, он сам не доберется до Первой Зимы. Прикажете ему умереть по дороге? Или мне следует отдать второго грея ему в няньки?

Вопрос попахивал откровенной издевкой. Кровь бросилась в лицо Эрвину, он против воли сжал кулаки. Серая овчарка Джемиса подняла морду и пристально смотрела на Эрвина.

— Кайр, я дам своего грея в сопровождение раненому, — ледяным тоном вымолвил лорд. — У вас имеются еще вопросы?

Вот тут капитан Теобарт сделал худшее, что только мог выдумать. Он сказал Джемису:

— Выполняйте приказ, кайр.

— Слушаюсь, капитан, — с ухмылкой кивнул Джемис и потрепал по холке собаку.

На самом деле, к походной жизни можно привыкнуть.

Можно смириться с солнцем, которое принимается светить особенно яростно именно тогда, когда ты движешься в гору, и выжимает из твоей спины ручьи пота. Можно привыкнуть и к холоду, который воцаряется на теневом склоне, едва только солнце спрячется за вершинами. К зябкой сырости, что ночью заползает в шатер, выпадает росой на одежду и одеяла и заставляет тебя дрожать, как мокрый щенок. С пищей свыкнуться сложнее: она жестка, как подметка, и настолько солена, что скулы сводит; а в качестве разнообразия на вечернем привале можно отведать смердящего варева из котла. Можно, в конечном итоге, привыкнуть и к вечной грязи под ногтями, и к слою пыли на волосах, и к необходимости совершить пробежку в сотню ярдов, если желаешь в уединении справить нужду. Приходится смириться и с вонью, которая неизменно сопровождает отряд: смрад конского навоза, ослиной мочи, человеческого пота, грязной одежды… Искусство путешественника состоит в том, чтобы ничего не замечать. Умелый путник подобен волу или корове: он впадает в состояние блаженного тупого безразличия. Бредет и ест, ест и бредет, не заботясь ни о чем…

Эрвин тщетно старался привести себя в нужное состояние духа. Боли в ногах и спине, мозоли на самых неожиданных частях тела, жар и холод, собачий рацион — он тешил себя надеждой, что когда-нибудь (не завтра, конечно, но спустя время) сможет как-нибудь смириться со всем этим. Что давалось ему сложнее всего — это мыслительный голод. День за днем проходили без единой интересной беседы, без новостей, без открытий, не давая уму даже скудной пищи. Пустая голова ныла куда мучительней пустого желудка, требовала подпитки. Величавые картины природы сменялись слишком медленно, разговоры были редки и пусты. Мысли Эрвина, не находя достойного предмета, вновь и вновь обращались к безрадостным темам: отцовской несправедливости, позорному замужеству сестры, упущенной политической возможности. Эрвин с утра до ночи был угрюм, как ворон, и вовсе не боли в ногах служили главной тому причиной. Все, что он оставил в Первой Зиме, было из рук вон плохо. Любое воспоминание тут же нагоняло тоску, тот же результат давали и рассуждения о будущем. Осенью, когда отряд вернется, император уже заключит помолвку; более расторопные из Великих Домов получат призы: владения, льготы, доходы, привилегии… Ориджины же так и останутся прозябать в своих славных и нищих северных просторах. Прекрасная Иона станет хозяйкой огрызка земли, по причуде истории именуемого графством. Она выносит в себе купеческого сыночка, который — по еще одной странной причуде! — получит родовое имя Светлой Агаты. Деньги, полученные в качестве выкупа за невесту, будут потрачены с великой пользой: под мостовой Соборной Площади выстроится огромная могила с полусотней комфортных склепов, один из которых — о счастье! — предназначен будет ему, Эрвину Софии Джессике, наследному герцогу Ориджин…

Впрочем, сегодня к гармоничному букету жизнерадостных мыслей добавилась еще одна — новая, свеженькая. Стычка с кайром Джемисом не шла из головы. Скверный это был случай, если задуматься. Такого происходить не должно.

Джемис позволил себе пререкание с лордом, да еще и в присутствии свидетелей. Возможно, справедливость была на его стороне. Возможно, не Эрвину следовало решать, как поступить с раненным слугой Джемиса. Но суть не в том, кто прав, а кто виноват. Суть в том, что Джемис зарвался, а Эрвин спустил. Прозевал тот короткий решающий момент, когда нужно было показать твердость, жестоко пресечь спор и наложить наказание. А затем вмешался капитан Теобарт и окончательно испортил положение лорда. Он подтвердил приказ Эрвина, а строптивый кайр подчинился. Фактически выполнил то, что требовалось, но показал при этом, что повинуется лишь капитану, но не герцогскому сынку. На вечернем привале весь отряд узнает про этот инцидент. Даже если смолчит сам Джемис, то уж точно разболтают греи, помогавшие лекарю.

И вот возникает вопрос: чем окончится поход, если сорок вооруженных мужчин возомнят, что могут не подчиняться своему лорду?

— Теобарт, — позвал Эрвин. Капитан обернулся: