– Я тоже так думаю, – отозвался Мерри. – Насколько я понял, старик Фангорн отправил его в башню не потому, что пожалел. Пожалуй, нам будет еще на что посмотреть.
Арагорн и его друзья миновали разрушенный туннель и, стоя на груде камней, смотрели на горделивую башню со множеством окон, возвышавшуюся среди хаоса разрушения. Вода уже почти сошла, только кое-где оставались большие мутные лужи, а между ними тянулись обширные пространства, вымощенные осклизлыми каменными плитами и усеянные валявшимися в беспорядке обломками. С северной стороны к башне приближались несколько всадников.
– Это Гэндальф и Теоден со своими людьми, – присмотревшись, сказал Леголас. – Пойдемте им на встречу.
– Только осторожно, – предупредил Мерри. – Некоторые плиты здесь качаются, и можно свалиться в подземелье.
Они медленно двинулись по скользким плитам. Всадники, заметив их, остановились. Гэндальф выехал навстречу друзьям.
– Итак, здесь почти все сделано, – произнес он. – Остается последнее: поговорить с Саруманом. Это опасно, может быть, бесполезно, но необходимо. Если хотите, можете сопровождать меня, но будьте внимательны. Сейчас не время для шуток.
– Я пойду, – сказал Гимли. – Интересно посмотреть: правда – он похож на тебя?
– Это не так просто, – возразил Гэндальф. – Если Саруман сочтет нужным, он будет похож на меня. И я не очень уверен, хватит ли у тебя мудрости разобраться во всех его личинах? Ну, там видно будет. Может он еще и не покажется, когда увидит, что нас много.
– А что он может нам сделать? – спросил Пин. – Обольет жидкой смолой из окна или заколдует издали?
– Все может быть, – спокойно ответил Гэндальф. – Знаешь, милый, если зверя загнать в угол, он на все готов. У Сарумана есть способности, о которых ты и не подозреваешь. Во всяком случае, остерегайтесь его голоса!
Они подошли к подножию Ортханка. Башня была сложена из черного блестящего камня. Все углы и грани были такими четкими, словно только что из-под резца. Ярость энтов не оставила на башне никаких следов, кроме нескольких крошечных сколов у основания. С восточной стороны, между двумя массивными контрфорсами виднелась большая дверь, а над нею – закрытое ставнями окно с решетчатым балконом. Дверь была высоко над землей, и к ней вела лестница из двадцати семи широких ступеней. Это был единственный вход.
У подножия лестницы Гэндальф и Теоден спешились. – Я поднимусь, сказал маг. – Я бывал в Ортханке и знаю, чего нужно опасаться.
– Я тоже пойду с тобой, – ответил Теоден. – Я стар и больше не знаю страха. Мне хочется поговорить с врагом, причинившим Ристании столько бедствий. Со мной будет Эомер; он поддержит меня, если я ослабею.
– Как хотите, – сказал Гэндальф. – Арагорн, мне бы хотелось, чтобы ты тоже был с нами. Остальные пусть подождут внизу.
– Нет уж, – живо отозвался Гимли, – мы с Леголасом тоже пойдем. Мы здесь единственные представители наших племен, и не хотим пропускать самое интересное.
Гэндальф улыбнулся. – Ну что ж, идемте, – и вместе с Теоденом начал подниматься по ступеням.
Всадники оставались в седлах и ждали по обеим сторонам лестницы, с тревогой озирая мрачную башню. Мерри и Пин сели на нижней ступеньке, чувствуя себя бесполезными и беззащитными.
– До ворот пол-лиги, да еще грязь, – пробормотал Пин. – Хорошо бы нам вернуться туда потихоньку. И зачем только мы пришли?
Гэндальф остановился перед дверью Ортханка и ударил в нее жезлом. Она глухо зазвенела. – Саруман! Саруман! – громко и повелительно крикнул он. – Выходи Саруман!
Окно над дверью открылось, но не сразу. В его темном проеме никого не было видно.
– Кто там? – раздался оттуда голос. – Что вам нужно?
Теоден вздрогнул. – Я знаю этот голос, – сказал он, – и проклинаю день, когда впервые внял ему.
– А ну-ка, Грима, позови своего хозяина! – крикнул Гэндальф, – и не заставляй нас ждать.
Окно захлопнулось. Прошла минута. Вдруг зазвучал другой голос, негромкий и музыкальный. В нем было непередаваемое очарование. Слышавшие этот голос редко потом вспоминали сами слова, а если все же вспоминали, то удивлялись, ибо в словах этих не было никакой силы. Но голос доставлял наслаждение. Все, произносимое им, казалось мудрым, со всем хотелось согласиться. Всякий другой голос по сравнению с этим казался хриплым, всякие другие речи неразумными: а если кто-то осмеливался возражать, в сердцах у очарованных загорался гнев. Одного звука этого голоса было достаточно, чтобы стать его рабом, и это колдовство сохранялось для слушателей даже когда они были уже далеко. Голос все шептал, приказывал, и они повиновались. Никто не мог слушать его без волнения, никто не мог противостоять его чарам. Устоять могла только твердейшая воля и устремленная мысль.
– В чем дело? – кротко спросил голос. – Зачем вы нарушаете мой отдых? Неужели вы не оставите меня в покое ни днем, ни ночью? – в этом тоне был ласковый упрек мягкого сердца, огорченного незаслуженной обидой.
Все в изумлении посмотрели наверх. Никто не слышал, чтобы кто-нибудь выходил. Но он уже стоял на балконе, глядя на них сверху вниз: старик в широком плаще, цвет которого менялся с каждым его движением. Лицо продолговатое, лоб высокий, глаза глубокие и темные, непроницаемые совершенно, но взгляд благосклонный и немного усталый. Волосы и борода седые, с темными прядями на висках.
– Ну, подойдите же, – продолжал медоточивый голос. – Гэндальфа я знаю слишком хорошо, и не надеюсь, что он пришел за помощью и советом. Но ты, Теоден Могучий, Герцог Ристанийский, достойный сын Тенгеля Прославленного! Почему ты не пришел ко мне раньше, почему не пришел, как друг? Я хотел видеть тебя, самого могучего из правителей Запада, чтобы спасти от чужых советов, злобных и неразумных. Но и сейчас не поздно. Я готов забыть обиды, нанесенные мне воинами Ристании, потому что хочу спасти тебя от гибели на неверном пути, выбранном тобой. Ибо только я могу спасти тебя.
Теоден хотел что-то сказать, но не решился. Он взглянул на Сарумана, потом на Гэндальфа, и было видно, что он колеблется. Но Гэндальф не шевелился, словно ожидая ему одному ведомого знака. Всадники перешептывались, одобряя слова Сарумана, но потом притихли и слушали как зачарованные. Им казалось, что Гэндальф никогда не говорил так хорошо с их правителем, а наоборот, всегда был груб и надменен. И в их сердцах тенью прокрался великий страх: они словно воочию видели гибель Ристании, к которой Гэндальф толкал их, тогда как Саруман открывал двери к спасению.
Молчание неожиданно нарушил Гимли. – Этот колдун ставит все вверх ногами, – проворчал он, положив руку на рукоять топора. – На языке Ортханка помощь – это гибель, а спасение – убийство. Но мы пришли сюда не как просители.
