На физических кондициях сотника не отражалась ни первая кружка, ни десятая, но голова... Развлечения пьяного Стякужа были главным предметом обсуждений в Бертайме в течение семи лет.
Как-то, влюбившись в дочь некоего члена герцогской фамилии, после целых суток страданий, обильно заливаемых темным бертаймским, Сотник отправился излагать даме свои чувства. Снедаемый огнем страсти, влюбленный не стал ждать, пока ему откроют ворота на подворье любимой (собственно, никто открывать и не собирался), а просто вынес их ударом ноги и, разметав охрану вельможи, начал обыск дворца в поисках своего счастья. То, что счастье в этот момент находилось в загородном поместье (о чем впоследствии горько сожалело), никто влюбленному так и не смог объяснить. Выходка осталась без последствий только потому, что на следующий день вельможа пал очередной жертвой борьбы за трон.
Не успел столичный бомонд обсудить все перипетии этого дела, как Стякуж, отловив на улице двух гостей Бертайма, схватил их за шивороты, оторвал от земли, и громко начал выяснять, что они имеют против Великого Хартейма. Один из задержанных попытался ткнуть напавшего ножом, в результате чего сломал себе руку. Подоспевший наряд стражников и, что гораздо важнее, группа друзей Сотника, убедили буяна освободить несчастных. Стякужу и это сошло с рук. Когда потерпевшие искренне рассказали, как было дело, тайную стражу гораздо больше, чем проказы известного хулигана, заинтересовало, зачем первый помощник посла Объединенных Провинций встречался с правой рукой главы ночной гильдии Бертайма. Особенно если учесть, что рука тоже была приморского происхождения...
Подобных историй было множество, и до поры Сотнику всё сходило с рук... Разве что его периодически вызывал на дуэль какой-нибудь рыцарь, получивший на голову помойное ведро или перепуганную кошку под кирасу. Но это было еще одним развлечением. Оружием бертаймец владел отменно, а в большинстве дуэлей его меч вообще не покидал ножен. Всё сводилось к одному удару пудового кулака Стякужа.
Жертвами развлечений Сотника чаще всего становились приморцы. Стякуж не любил их чистой и незамутненной глупыми поисками причин ненавистью, а потому не упускал случая усложнить и без того непростую жизнь гостей своей страны. После прихода к власти последнего герцога, относившегося к приморцам более чем лояльно, Стякужу пришлось срочно уйти в действующие войска и постараться некоторое время воздерживаться от пива...
Выдержки сотнику хватило до Шебура. Удивительно долго, если учесть, что служил он, как и почти все коренные бертаймцы, не в передовых частях, а в подразделениях второго эшелона. А вот в Шебуре...
Каким-то странным вывертом судьбы Сотника занесло именно в ту деревню, где карательный отряд герцогских войск решил показательно повесить пленных гвардейцев противника. И именно в этой деревне перепуганные крестьяне преподнесли самому большому из захватчиков бочонок местного пива. Оприходовав благословенный напиток, Стякуж заинтересовался развивающимся на его глазах действием, и решил выяснить, что именно происходит. Ему не нравилось, кто вешает и кого вешают. Но поскольку приморцы были в родной форме Бертайма, а хорты в чужой форме Шебура, Сотник всё же спросил, за что вешают. Возможно, окажись начальник карателей немного корректней... но он не был политиком. Прямого ответа про хортскую сволочь оказалось достаточно для разогретой головы бертаймца. А сил карательного десятка недостаточно для его остановки. Более того, обнаружилось, что бревно, которое Стякуж использовал как средство восстановления справедливости, слишком тяжело для приморских голов...
— Вот что, сотник, — сказал приходящему в себя Стякужу один из спасенных, обозревая десяток тел с весьма живописными повреждениями, — теперь у тебя одна дорога. С нами, в леса...
Протрезвевший от физический нагрузки герой вынужден был согласиться, и командиром первого партизанского отряда Шебура стал бертаймец...
* * *
Встреча с отрядом Стякужа была первой в череде встреч с партизанскими отрядами. Но выделялась она не только этим. Сначала сочетание бертаймского плаща Сотника и шебурской одежды остальных ввело в легкий ступор Юшмана, отправившегося со мной на разведку. Определение дружеского статуса отряда несколько затянулось. Но это было не самое страшное, ибо за двадцать миль наблюдения мы сумели разобраться с принадлежностью воинов. И тут же сделали ошибку. Мы боялись допускать в Поселок других людей. Боялись не за себя, а за них. Не было никаких гарантий, что зараза ушла. Но и не пускать союзников было нельзя. Выход нашелся, и достаточно простой. Надо было напоить дружинников моей кровью, тем более, что для профилактики хватало микроскопических доз. Но раскрывать тайну не хотелось. И нужное количество жидкости было влито в напиток, преподнесенный конникам прямо на пороге поселка. Всё прошло на ура, если не считать, что этим напитком было пиво. Одной кружки Стякужу хватило.
В процедуре встречи я не участвовал, чтобы не пугать воинов раньше времени, и подключился уже к процессу переговоров. Вид волосатой образины, говорящей на равных с благородными людьми, произвел на Стякужа несколько нестандартное впечатление. Сотник попытался набить мне морду. Не убить, не прогнать, а именно набить морду, чтобы «зверь знал свое место». Мои размеры, мускулатура, клыки и когти не смутили его ни на секунду. Более того, выяснилось, что после даже такого мизерного количества пива Стякуж не восприимчив к ментальным ударам. Пришлось успокаивать его физически. Не столько трудно, сколько смешно. Хотя, надо отметить, будь на моем месте обычный медведь, итог схватки, скорее всего, был бы противоположным.
На этом отличия этой встречи от остальных закончились. После выходки бертаймец, как обычно, протрезвел, и переговоры прошли быстро и продуктивно. Еще больше их облегчило наличие в наших рядах Шебура. Силами партизан строительство закончили за три дня. Мы, в свою очередь, обязались снабжать их мясом.
Аналогично проходили и последующие встречи. Только без фокусов.
А через месяц в лесах жило количество солдат, равное по численности половине армии небольшого королевства, например того же Арвинта. Солдаты жили в полевых лагерях и занимались почти исключительно налетами на герцогские гарнизоны, подготовками к ним и тренировками. Лишь изредка мы привлекали кого-то к решению наших проблем. В основном, справлялись своими силами.
Мы не воспитывали детей. Просто жили вместе с ними. Выживали. И учили их всему, что умели сами. Ходить по лесу, как Усма. Сидеть на коне и владеть мечом, как Юшман. Лечить, как Нохра. Метать ножи, как Тикша. И всё, чему может научиться человек из арсенала йети.
