Сперва он тупо стоял, глядя на пустую веревку. Потом поспешил в комнату — возможно, он еще не проснулся, может быть, он сам уже снял форму или мама сняла…
Нигде ничего.
— Ма! Ты мою форму снимала с балкона?!
Мама просыпалась долго и трудно. Открыла один глаз, потом другой:
— Отстань… дай поспать… нет, не знаю, не трогала…
— Форму! Форму!!
Присмотревшись к его лицу, мама наконец-то проснулась. Села на кровати:
— Жека, что случилось?
— Форма! Форма… У нас же… нам же… мне же играть сегодня… на первенство…
Он все еще метался по квартире, ворошил белье в ванной, выворачивал шкафы, разглядывал дорожку и палисадник под балконом — а внутри уже сложилось холодное, как сосулька, понимание.
Форму просто сперли.
Это просто — залезть на яблоню перед балконом… Там было полторы прищепки, и те дохлые…
И он приблизительно знает, кто мог это сделать.
Сперли, сперли… Невозможно. Сегодня игра!
Столбом стоя на опустевшем балконе, Женька смотрел, как возвращается с уловом — со звякающим бутылками рюкзачком — дядя Боря. Увидел Женьку, заулыбался… посерьезнел:
— Ты чего?
Женька не ответил. У него хватило сил только на то, чтобы в отчаянии махнуть рукой.
* * *
Весь матч он просидел на скамеечке. Просидел, не поднимая глаз.
В последний момент ему хватило мужества не сказаться больным, не симулировать травму — приехать на игру. И сказать Олегу Васильевичу, что… в общем, что он не готов играть. Что формы нет.
Пацаны смотрели на него, как на… нету такого слова. На марсиан смотрят с большим пониманием.
— Шуба, ты оборзел?!
Один Витька, кажется, был доволен. Понятно почему — его выпустили играть вместо Женьки.
Команда продула два-один.
Олег Васильевич не смотрел на Женьку.
Как будто его не было.
* * *
В понедельник он сидел на уроке, тупой, как бревно, когда под локоть ему подсунули мятую записку.
Женька механически развернул…
На клочке бумаги были нарисованы футболка со значком «Динамо» и тщательно заштрихованные шариковой ручкой трусы.
Если бы на стуле под Женькой оказался слепень, если бы этот слепень сумел прокусить шерстяную ткань школьных брюк — эффект был бы куда меньшим.
Женька оглянулся. Буценко по прозвищу Буца, его сосед и одноклассник, улыбался от уха до уха. Со значением улыбался.
* * *
— Хлопцы пошукают, — сказал Буца. — Только хлопцы на тебя обижаются. Потому что ты куркуль, Шуба. Ходишь такой надутый, мяч не даешь… с пацанами не играешь…
Дело было в школьном туалете; Буца курил, глубоко затягиваясь. Поглядывал испытующе — чего он ждал? Что Женька начнет плакать и клянчить?
Или надо сделать вид, что поверил в каких-то злых «пацанов», которые форму сперли, и добрых Буцыных приятелей, которые «пошукают»?
— Ты ко мне заваливай сегодня, — Буца выпустил к потолку толстую струю дыма. — Хлопцы придут… Поговорим.
Женьке стало неприятно. Как будто суют в рот уже обслюнявленную кем-то конфету.
Он наглядно знал Буцыных родителей. Они с утра до ночи торчали на базаре около метро «Петровка» — торговали утюгами, микроволновками и еще чем-то, во всяком случае, Буца в деньгах никогда не нуждался; он здоровался с Буцыным отцом, высоким измученным дядькой, и недолюбливал его мать, тетку крикливую и скорую на мат.
Ему меньше всего хотелось идти к Буце в гости — да еще на разговор с какими-то «хлопцами».
Но он надеялся вернуть форму.
— Когда? — спросил он подчеркнуто небрежно.
Буца прищурился:
— Часикам к трем…
— К шести. У меня тренировка.
Некоторое время Буца молчал, оценивая Женькину наглость; потом вдруг заулыбался:
— Ну да, ну да… У вас же там нельзя прогуливать… К шести. О'кей. Забили.
* * *
И вот он сидел перед Ольгой — человек с неподвижным, одутловатым лицом, Женькин Бог, облаченный в просторный спортивный костюм. Сколько кордонов ей пришлось одолеть, пробираясь на прием к футбольному божеству, проще, наверное, пробиться к Президенту…
Теперь она пробралась на знаменитую базу в Конче-Заспе, в элитный садок-питомник украинского футбола. Как и полагается государству в государстве, база отделена была границей, и граница эта пребывала на замке — хватало одного взгляда на охранявших ее пограничников; сопровождавший Ольгу оператор все охал и ахал и порывался снимать, за что был строго предупрежден.
База и вправду поражала размахом, продуманностью, какой-то даже элегантностью; говорят, такого нету и у богатейших западных клубов. Да, Ольга в чем-то понимала сына — приманка весьма аппетитна, тысячи пацанов спят и видят, как бы оказаться полноправными птичками в этой золотой клетке…
— Валерий Васильевич, вот вы неоднократно говорили о сходстве футбола и театра. И там, и там присутствует режиссер, он же тренер, и там, и там присутствует ансамбль игроков-исполнителей… И в футболе, и на театре опасно премьерство… И в футболе, и на театре режиссер спрятан за кулисами…
Она замолчала, ожидая реакции от собеседника, но проще было дождаться отклика от скифской бабы.
Ольга не растерялась. Она была готова к сложностям и не собиралась отступать:
— Я, признаться, не знаток футбола, да я и не люблю футбол, честно говоря…
Она подождала реакции теперь уже на свою провокацию — тщетно.
— Так вот, я хотела спросить вас — вы по-прежнему любите театр? Вы посещаете киевские театры? Какие спектакли вы посмотрели в последнее время?
У ее собеседника запищала в кармане мобилка.
— Да. Нет… Нет. Все, — он спрятал телефон опять в карман.
— Вы читали Пелевина? Каких современных авторов вы предпочитаете? — Ольга говорила не умолкая. И — будто с гранитной глыбой.
Мобилка запищала снова. Ольгин собеседник чуть шевельнулся:
— Футбол — искусство. Я уже об этом говорил. Извините… У меня нет времени.
— Две минуты! Видите ли… О футболе с вами будут говорить специалисты, а я не специалист, я вообще не понимаю прелести футбола… — Ольга сбилась, растерялась, что случалось с ней очень редко; сидящий напротив человек гипнотизировал ее, как кролика. — Мой сын играет в футбол, занимается в спортшколе «Динамо», он буквально фанатеет…
— У меня нет времени на эти разговоры, — голос Ольгиного собеседника был по-прежнему мягок, тих и весок, тем не менее он поднялся из кресла, и усадить его обратно не было никакой возможности.
Ольга подалась вперед:
— Валерий Васильевич, у меня к вам колоссальная личная просьба. Отпустите моего сына, Валерий Васильевич. Он занимается в школе «Динамо»… Скажите сейчас в камеру, что вы отпускаете его, что он спокойно может ехать в Америку и там играть в футбол… вы ведь спокойно ездили в Эмираты, Шевченко спокойно поехал в Милан… Я вас умоляю, это очень важно, вы можете буквально спасти человека… Пожалуйста…
