Он ждал выходных и возможности увидеться и обсудить все с Джинни и посидеть в библиотеке. Он не верил в то, что он сумеет напасть на что‑нибудь подходящее, но это было уже хоть какое‑то занятие, а больше всего на свете он ненавидел бездеятельность. В тот день погода была великолепной, насколько она только может быть в конце октября. Небо было ясным, солнце отдавало земле свои последние теплые лучи, чтобы потом или исчезнуть на несколько месяцев, или показываться время от времени и светить усталым холодным светом, как будто будучи вынужденным делать это. Дождя не было уже три дня, а лучшего и желать было нельзя. Рон уговорил Гермиону полететь с ним в Хогсмид на метле, и теперь она визжала, как ошпаренная, цепляясь за бранящегося Рона руками и ногами. Гарри, немного понаблюдав эту сцену и повеселев, поднялся выше и скрылся за белоснежными облаками. Он с удовольствием вдохнул прохладный влажный воздух и подумал о том, что через два часа он увидит Джинни в «Кабаньей голове». Рон и Гермиона заявятся, естественно, позже — с их‑то скоростью — и упрекнут Гарри за его безответственное поведение. Но в тот момент он как‑то об этом не думал, ему просто хотелось жить и все так же вдыхать этот соленый морской воздух, пока все не закончится. Ведь все кончается на этом свете, рано или поздно…
«Кабанья голова» была переполнена. На Хогсмид опустился густой туман, так что к вечеру можно было опять ожидать дождь. Поэтому все местные жители решили наполнить все кабаки до отказа и не ходить домой совсем. В трактире царил переполох, и Аберфорт громко ругался, пробивая себе дорогу с шестью кружками в руках одновременно, чтобы успеть обслужить всех. На улице еще оставались некоторые, решившие посвятить время вечерней прогулке. Но дело было еще и в том, что недавно в Хогсмиде ввели еще один праздник пива (не считая двух прочих пивных дней в марте и в июне), и теперь в каждой забегаловке Хогсмида именно двадцать четвертого октября щедро разливали сливочное пиво, и не только. Надо было быть полным недоумком, чтобы в такой день не пойти в какую‑нибудь пивнушку.
В трактире было очень жарко, почти душно, и Гарри был немало удивлен, обнаружив там не только Джинни, но и всю честную компанию. Джинни крепко обняла его без лишних слов, Невилл и Луна приветливо помахали ему. Симус ограничился кивком, а Дин Томас освободил рядом с собой место. Гарри сел и по очереди пожал всем руки. Близнецы Уизли уже что‑то успели взорвать. И теперь все сидящие, как за этим столом, так и за соседними, были обсыпаны разноцветным конфетти. Виновники этого отсутствовали, и Джинни объяснила Гарри, что они были заняты со своими девушками. Что в данном контексте означало слово «заняты», осталось для Гарри загадкой, так как Невилл начал что‑то живо ему говорить, и он отвлекся.
Через некоторое время Гарри заметил, что Луна скучает, и почти уже предложил Джинни оставить ее и Невилла вдвоем, но Джинни шепнула ему доверительно, что Луна хочет с ним расстаться. Гарри округлил глаза, Джинни молча потащила его прочь от стола, при этом не забыв подмигнуть Луне, и села за стойку бара. Затем она, понизив голос, сообщила Гарри, что, хотя Невилл был настоящим героем, и все такое, до настоящих отношений он все еще не дорос, что не устраивало Луну. Гарри продолжал удивляться, так как, по его мнению, саму Луну никак нельзя было назвать взрослым человеком, который дорос до «настоящих отношений». И что вообще под этими отношениями подразумевалось? Гарри с тревогой взглянул на Джинни. Что, если она ему всю это объясняет, чтобы он не допустил такой же ошибки? Заметив его взгляд и правильно его истолковав, Джинни звонко расхохоталась. Ей вообще нравился смех, что до Гарри, на него он всегда действовал успокаивающе. Вот и сейчас он понял, что может расслабиться. Она отправилась заказать еще пива для себя и для него, а он начал разглядывать трактир от нечего делать.
Посетители беседовали друг с другом, шутили и смеялись, но все это шло как бы мимо него. Он никогда не любил вечеринки с таким количеством народа и ждал с нетерпением появления Рона и Гермионы, чтобы вчетвером отправиться гулять. Справа от него сидела веселая компания, уже дошедшая до нужной кондиции, а слева — молодой человек, вокруг которого стояло, по меньшей мере, восемь кружек и кувшин с вином. Гарри удивленно посмотрел на него и узнал Малфоя. Первый вопрос был: откуда он взял деньги на вино, второй: как его мать проглядела сынка? Ведь он был практически ее воздухом. Гарри огляделся: Джинни все еще ждала Аберфорта, застрявшего в погребе, и спокойно кивнула ему. Члены ОД, вероятно, рассказывали анекдоты, так как их стол то и дело вздрагивал от раскатистого смеха. Гарри пожал плечами и подвинулся к Малфою, который заметил его далеко не сразу, а Гарри не нашелся, что сказать. Дрейко еще не был пьян, но его движения уже стали замедленными. Он, разумеется, не обрадовался такому соседству, но возражать не стал, он только ждал, уставившись на кружку в своих руках. При таком раскладе решение пришлось принимать Гарри.
— Как дела? — тупо спросил он. — Ты здесь один?
— А ты что, ослеп? — приглушенно ответил Малфой. — Ожидал, что я здесь буду с целой бандой? Эти вон… там…, я вообще‑то думал, ты, скорее, захочешь к ним присоединиться.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ведь это они твои друзья, если я не ошибаюсь.
— Это не означает, что я не имею права с тобой поговорить, — с удивлением ответил Гарри.
— Неужели? — Дрейко неприятно улыбнулся и замолчал.
— Не могу понять, ты завидуешь, что ли? — осведомился Гарри.
— Чему? — резко спросил Малфой и с силой поставил девятую кружку на стол.
— Тому, что ты сам не можешь к ним присоединиться.
— Что ты сказал?
— Оставь, Дрейко, хватит, — утомленно попросил Гарри. — Довольно, я сейчас в таком настроении, что запросто скажу тебе всю правду в лицо, все, что думаю, если нарвешься.
— Рискни! — со злобой ответил Малфой, отводя взгляд.
— Я думаю, что ты с самого начала мне завидовал. Всегда. Все, что касалось меня, непременно должно было касаться и тебя. Только ты никогда не утруждал себя размышлениями о том, хотел ли я всего этого или нет. Когда тебе что‑то не удавалось, ты злился на меня… я бы описал это примерно так: ты не искал себя в этой жизни и ни к чему не стремился. А вот когда халява кончилась… И вот теперь ты думаешь лишь о своем одиночестве, что я в какой‑то степени могу понять. Но, с другой стороны… Я бы, наверное, все‑таки попытался что‑нибудь сделать, как‑то бороться, если бы долго находился в подобном состоянии. Но свою голову не дашь, так что решай сам, как ты хочешь жить.
Не получив ответа, Гарри встал и вышел из трактира. Ему нужен был свежий воздух. Он отстранил Джинни, которая подбежала к нему с вопросами, и толкнул дверь на улицу. Однако свежестью там и не пахло: воздух был таким же спертым, как и в харчевне. На улице не было ни души. Туман лежал так плотно, что даже Хогвартс разглядеть не удавалось. Гарри попытался успокоиться. Затем он, как обычно, почувствовал угрызения совести. Он знал, что он сказал чистую правду, не для того, чтобы просто ранить, но и чтобы доказать человеку что‑то, но чего он этим достиг? Теперь это уже невозможно было проверить, особенно после того как он сам сбежал. Он выругался. Он явно запутался в жизни. Одно было ясно: ему следовало быть внимательным, во всех случаях и, хотя это и было трудно, прилагать к этому все усилия. Внутри у него возникло неясное предчувствие, и он в страхе обернулся. Никого. Но опасность, казалось, притаилась во всех деревенских улочках, деревья настороженно перешептывались, и улица медленно погружалась в полумрак. С неба на землю упали первые капли дождя.
