Но хватит метафорических соплей, вернёмся к суровой прозе: впереди у горизонта лежало море, да, да, настоящее синее море, mar по-испански, — ровное и спокойное, как земля.
Чернов на всякий случай обернулся, повертел головой: горы тоже имели законное место. Но куда более величественные, чем полчаса назад, с белыми снежными шапками, с острыми вершинами, настоящие Пиренеи, или Альпы, или Кордильеры с Андами — в зависимости от того, куда он попал на непредсказуемом маршруте своего Пути.
То, что всё это — штучки Пути, прихотливые забавы Верховного Станиславского, креативные игры нового ПВ, сомнений не было. И жалость к себе мгновенно улетучилась, появились любопытство (нормальное чувство — к случаю) и почему-то злость. А почему «почему-то»? Тоже нормальное чувство к случаю: им, Черновым, играют, а он — терпи. Приятно ли?.. Тем более что сопутствующий переходу «сладкий взрыв» оказался вовсе не сладким, скорее — горьким, если это был «взрыв». Но с другой стороны — что это могло быть? Не обморок же? Во-первых, Чернов не красна девица, чтоб в обмороки брякаться. А во-вторых, вокруг — иное ПВ, факт, просто Главный Психолог на сей раз решил сыграть в другую игру и сделать переход мерзопакостным по ощущениям… И ведь как подойти к этим играм? Можно сказать: он — крыса в лабиринте. Можно: он всё-таки — в роли… Тот же поэт, имевший милую страсть к театральным аллюзиям, заметил: «И над собственною ролью плачу я и хохочу, то, что вижу, с тем, что видел, я в одно связать хочу»… И Чернов хотел. Удавалось скверно. Пока.
Но наличествовало нечто, всё же связывающее «то, что вижу, с тем, что видел»: Вефиль.
Такой же махонький, белый, игрушечный, уютный. Но, главное, — до боли, до дрожи, до спазмов в животе знакомый и — вот парадоксы человеческой сволочной натуры! — домашний, родной.
И Чернов рванул к нему, как принято выражаться, со всех ног, а «всех»-то у него было — две, но работали они за четыре, а то и шесть, в предвкушении счастья: увидеть знакомые улочки, знакомый дом, знакомый Храм, знакомую рожу Кармеля-Хранителя…
Так и вышло. Знакомая и сияющая неизвестно почему рожа встретилась ему прямо у городских ворот, вернее, у их полного отсутствия. Кармель стоял и явно дожидался Чернова, а вместе с ним — сбоку, позади, на стене, под стеной, на ближних и дальних крышах — дожидались Чернова братья-вефильцы, тоже сияющие, как начищенные пятаки или какие тут монеты имели хождение.
И ни удивления, ни, тем более, страха на этих рожах написано не было, словно перемещение из земли красных холмов в район синего моря и буйной разноцветной растительности если и не являлось привычным народу Гананскому, то по крайней мере ожидалось оным сознательно.
Кармель сразу это и подтвердил. Шагнул вперёд, поймал уже тормозящего Чернова в объятия, прижал его к себе, сказал счастливо:
— С началом Пути тебя, Бегун. Пусть он станет для нас не слишком тяжким и не слишком длинным. А если всё же он положен нам в постоянном борении и преодолении тягот и опасностей, то пусть у нас хватит сил на то. И слава Сущему!
Чернов, глубоко дыша, отходя всё же от трудной — и физически, и психологически — нагрузки, поинтересовался:
— Что ж выходит: вы всё знали?
— О том, что ты встал на Путь? — спросил Кармель. — Нет, Бегун, о том знал только Сущий, но он не ставит смертных в известность о своём знании. Мы всего лишь — ждали, Бегун, и верили…
— С какой такой стати ждали? Откуда вера?
— Потому что известно из Книги: «Если Бегун начал бег свой, то оставшимся следует ждать Сдвига. Его может не случиться, что означит неудачу Бегуна в поисках Пути, но никто на земле не в силах предвидеть: найдёт ли Бегун Путь или вернётся ни с чем, а значит, каждый должен терпеливо ждать, и верить, и готовиться, потому что не бывает у Бегуна короткого Пути, но только долгий, а на долгий Путь быстро не встать».
— Круто завёрнуто… — Чернов отдышался, отмахал своё руками, приводя сердце в нормальный — небеговой — ритм. — А если б я сегодня не нашёл Путь, то что? Кстати, я и понятия не имел, что встану, как ты говоришь, на него уже сегодня, сразу…
— Это естественно: ты ж не помнишь… Ты всё постигаешь, как новорождённое дитя — заново… А если б ты не нашёл Путь… Мы бы остались в земле бастарос. До того момента, когда ты побежишь вновь. Завтра. Послезавтра. Когда почувствуешь тягу…
— Я встал на Путь, это и слепому видно. Даже мне, новорождённому… — усмехнулся. — Но как вы к нему готовились, следуя заветам Книги?
— Как всегда. Обыкновенно. Путь — это, прежде всего, долгая дорога в неизвестность. А в дорогу путник всегда готовится. Пастухи привели в город весь скот. Люди собрали — насколько хватило сил — урожай овощей и фруктов… Но это мимолётное, сегодняшнее. На самом деле мы всегда наготове. Наши предки вместе с тобой шли твоим Путём. Мы знаем из Книги, что на Пути случается всякое: и лютый холод, и невыносимая жара, и страшные ураганы, и даже такое странное явление, как снегопад, — он использовал испанское понятие «esta nevando» — «снег падает», — но у нас есть и очень тёплая одежда для этого, мы специально ткали её и обшивали шкурами овец. Мы знаем, что на Пути нам могут встретиться голодные края, но мы специально для этого храним и пополняем запасы пищи, которая не портится от времени… Единственное, что страшно, — это отсутствие воды, а ею на долгий срок не запасёшься. Но здесь, слава Сущему, воды вдоволь… Ты взгляни… — Он протянул руку в сторону моря. — Вот точная примета Сдвига: другая природа, хотя и похожая на ту, что была нашей ещё сегодня. А это, наверно, и есть «великая вода», или «мар», как её называют бастарос, я прав?.. Они — те, кто доходил, — утверждали, что у «мар» нет второго края? Ты согласен?.. — Он спрашивал, но не ждал ответа. Ему просто хотелось говорить, произносить слова, его распирали радость, восторг, удивление, надежда, десятки чувств варились в нём и требовали выхода, а тут к месту вернулся Бегун, которого ждали до этого три столетия, и вот вам награда: ожидание оказалось ненапрасным. «Map» перед взором, чудо-то какое!.. — Но мы ведь недалеко ушли по Пути, так? — осторожно спросил Кармель.
— Почему ты так считаешь?
Чернов понятия не имел, далеко они провалились или близко, переместились только в пространстве или во времени тоже, в том же ПВ они обретаются ныне или их унесло чёрт-те куда по четвёртой, десятой, сто-невесть-какой координате. Хотя логика в вопросе Кармеля была: Испания горная и Испания приморская — это и впрямь недалёко. Более того: то, что они видели сейчас, вполне походило на Испанию приморскую, по природе походило. Если только перед ними лежало Средиземное море либо Атлантический океан…
