Вопреки подспудному ожиданию опасности, она пока не проявлялась. Всадники — а их и вправду оказалось двадцать — осадили коней около Чернова, и первый всадник (с птичкой на плече) спросил довольно спокойно:
— Кто вы такие, люди? Откуда взялись?
Он говорил на скверном испанском, тем самым подтверждая вышеназванное желание Хранителя, но внешность его выдавала типичного монголоида, а одеяние и оружие, как уже отмечалось, было собрано у разных народов — с бору по сосенке. Шлем — у русичей, плащ — у каких-нибудь европейских жителей, сапоги, украшенные хитрыми узорами из жёлтого металла, не исключено, золота — вообще непонятно у кого, Чернов не мог сообразить. Длинные мечи без ножен похожи на римские, но сталь — явно лучшей, куда более поздней выделки скорее — испанская, а красный камень, венчающий эфес меча у главаря, весьма походил на рубин. Редкий по величине.
— Мы идём своим Путём, — сказал Хранитель.
Чернов обернулся: тот стоял сзади, не побоялся сопроводить Бегуна, а Бегун в своей отчаянной браваде даже не заметил спутника. Как не заметил и ещё двух десятков вефильцев, замерших поодаль. Они стояли тесно и грозно, выставив вперёд простые короткие мечи, явно откованные Зрячим или каким-нибудь его собратом по профессии. Не было воинов у народа Гананского. Увёл его в Путь Бегун — нужда заставила вооружиться…
— Твой странный Путь пересёк наш, — жёстко, но без угрозы в голосе ответил главарь.
Спешился. Птица нервно взмахнула крылами, но не расцепила когтей. Другие всадники остались в сёдлах: судя по их спокойному поведению, боя не намечалось.
— А где проложен ваш Путь? — тоже спокойно спросил Хранитель.
Вефильцы, несмотря на ровный тон начавшихся переговоров, поз не поменяли, по-прежнему щетинились мечами.
— Наш Путь долог и велик. Он идёт от Больших Красных Пустынь через Великие Каменные Хребты, мимо одной Большой Воды, мимо другой Большой Воды к третьей Большой Воде и через третью Большую Воду — на берег Жёлтых Пустынь и дальше, дальше, пока не упрёмся в Бесконечные Льды.
— И где вы теперь на этом Пути?
— У третьей Воды.
— Значит, вы — в конце Пути?
— Мы едва начали его, незнакомец, хотя много сражений провели с теми, кто попадался нам на Пути.
— А что вы делаете здесь — у третьей Воды?
— Всё, что лежит на нашем Пути, — это наша земля. Кто-то останется здесь, чтобы охранять её пределы и держать в повиновении тех, кто обитал на ней до нас, а другие уйдут в Жёлтые Пустыни — покорять народы Огненных Стран.
Чернов малость охренел от прописных букв — раз, от маразматического пафоса диалога — два, от его дикой непонятности — три, и, главное, четыре — от непонятно уверенного поведения Хранителя, который вёл диалог так, будто все эти Воды, Пустыни и Страны знакомы ему с малых лет, исплаваны и исхожены вдоль и поперёк, а с этими усатыми кексами-завоевателями он в детстве играл в одной песочнице. В Красных Пустынях. Но и он сам, Чернов, ловил что-то знакомое в торжественно-былинном рассказе главаря всадников. Вроде как татаро-монголы, в его родной истории добравшиеся до италийских земель, здесь, в этом ПВ, оседлали Пиренеи и собрались захватить близкую Африку. Но откуда им известно о дальней Антарктиде, о так называемых Бесконечных Льдах, если именно это имеется в виду?.. И что за время на дворе?.. Хотя на последний вопрос он, похоже, долго не получит ответа. По крайней мере пока не попадёт в мир хоть с каким-нибудь календарём.
И ещё: похоже, под словом «Путь» две высокодоговаривающиеся стороны имеют в виду совсем разное. Раскосый всадник назвал Путь вефильцев — странным. На его месте Чернов считал бы такое определение слабоватым.
Чернову стало обидно, что его, геройского человека и тоже в некоем смысле первопроходца, бесцеремонно отстранили от участия в переговорах. А между тем именно ему, Бегуну, придётся бегать по окрестностям, оккупированным этими джигитами, и искать очередного Зрячего, чтобы побыстрее слинять с их вполне реального земного Пути на свой — не совсем земной и уж вовсе не реальный, прав всадник. Вдруг да они его, Зрячего, уже порюхали на котлеты, эти завоеватели пустынь? Как тогда насчёт очередного Сдвига? Или оставаться под оккупантами и ждать кого-то, кто — подобно библейскому Моисею — выведет народ Гананский в землю обетованную?
Усмехнулся: а он-то, Чернов, выражаясь иносказаниями и есть Моисей, а ситуация — типичный Исход. И Моисей, в отличие от Чернова, время зря не терял и даже не молчал перед фараоном, хотя, по легенде, был косноязычен.
— Вот что, ребята, — решительно вмешался Чернов в витиеватую беседу, — давайте перейдём к делу. Как твоё имя, всадник?
Термин «jinete» из современного Чернову испанского оказался не чужд и усатому.
— Меня зовут Те-га-чи. — Он произнёс имя по слогам. — Я — из рода Да-цэ-го, чьи корни пропадают во тьме времён, а ветви стремятся к небу. А как твоё имя, незнакомец?
Если это монголы, завоевавшие Европу, то — по времени Чернова, — дело должно происходить где-нибудь в тринадцатом веке. Но здесь иной счёт времени…
— Бегун, — ответил Чернов.
И всадник — вдруг! ни с того ни с сего! — упал на колени, ткнулся лбом в дорогу и закрыл ладонями затылок — словно ожидал удара. И все остальные всадники мухой спешились и повторили этот непонятный акт унижения.
Чернов опять прибалдел, но лица не уронил. Сказал властно, как подобает тому, перед кем падают ниц вооружённые люди:
— Встаньте, воины!
Он оглянулся на Кармеля: ни грана удивления! Как будто всё так и задумано. Вспомнили о Ветхом Завете?.. Вот вам она — библейская невозмутимость сиречь мудрость…
А воины нехотя, смиренно и подобострастно глядя на Чернова, поднимались с колен, придерживая спадающие шлемы.
— Что это с ними? — всё же поинтересовался Чернов у Хранителя.
На древнееврейском, естественно.
— Ты сказал им, кто ты, — с библейской невозмутимостью сообщил Кармель.
— А они откуда знают про Бегуна?
— Сказано в Книге, — привычно задолдонил Хранитель, — «И всякий встречный, услышав имя Бегуна, должен упасть ниц, потому что, если он не сделает так, Огонь Небесный, следящий за Бегуном и его Путями, сойдёт на землю и покарает всех — и виновного и невинных, потому что Огонь Небесный не разбирает, кто виноват, а кто нет. И вина виновного падёт карой на жизнь невинных. Это — плата за дерзость людскую. Сущим неприемлемую».
Вставшие с колен всадники в почтении слушали незнакомую речь. Не встревали.
— Что за бред? — восхитился Чернов. — Во-первых, ты не объяснил, почему каждый встречный, не принадлежащий народу Гананскому, должен знать, что сказано в Книге Пути, и более того — моё имя. Во-вторых, этот Огонь Небесный, судя по всему, — штучки Сущего. Мне они не нравятся, Хранитель. И мне не нравится, что за мной следит не Сущий, а какой-то Огонь, пусть и Небесный. Я не желаю быть причиной кары для невинных. И в-третьих, что это за штука такая — Огонь Небесный? Пожар? Молния? Метеорит?
